Метафизика труб

Мое дождливое детство расцветало в Японии, как рыба в воде.

Устав от моих бесконечных свадеб с моим элементом, Нишио-сан наконец звала меня:

- Выходи из озера! Ты растаешь!

Слишком поздно. Я уже давно растаяла.

Август. "Мушьятсуи", жаловалась Нишио-сан. Действительно, жарко было как в парильне. Разжижение и сублимация сменялись в невыносимом ритме. Одно лишь мое тело амфибии наслаждалось.

Мой отец находил ужасным петь в такую жару. Во время представлений под открытым небом он надеялся на то, чтобы дождь остановил спектакль. Я тоже на это надеялась, не только потому, что часы прослушивания "но" наполняли меня скукой, но скорее ради радости дождя. Раскаты грома в горах были лучшими звуками в мире.

Мне нравилось говорить неправду моей сестре. Для этого все было хорошо, лишь бы оно было выдуманным.

- У меня есть осел, - объявила я ей.

Почему осел? Секунду назад я не знала того, что скажу.

- Настоящий осел, - продолжила я наугад, смело глядя в лицо неизвестности.

- О чем ты говоришь? - сказала, наконец, Жюльетт.

- Да, у меня есть осел. Он живет на лугу. Я его вижу, когда хожу на Маленькое Зеленое Озеро.

- Там нет луга.

- Это секретный луг.

- Какой он, твой осел?

- Серый, с длинными ушами. Его зовут Канику, - выдумала я.

- Откуда ты знаешь, что его так зовут?

- Это я его так назвала.

- Ты не имеешь права. Он не твой.

- Нет, он мой.

- Откуда ты знаешь, что он твой, а не чей-нибудь еще?

- Он мне это сказал.

Моя сестра расхохоталась.

- Врушка! Ослы не говорят.

Черт! Я забыла об этом. Тем не менее, я упрямо заверила:

- Это волшебный говорящий осел.

- Я тебе не верю.

- Тем хуже для тебя, - заключила я высокомерно.

Про себя я повторяла: "В следующий раз я должна помнить, что животные не говорят".

Я предприняла новую попытку.

- У меня есть таракан.

По причинам мне неизвестным, эта ложь не произвела никакого эффекта.

Я решила попробовать сказать правду:

- Я умею читать.

- Да, умеешь.

- Это правда.

- Ну, да, да.

Ладно. С правдой тоже дело не пошло.

Не отчаиваясь, я продолжила попытку заслужить доверие.

- Мне три года.

- Почему ты все время врешь?

- Я не вру. Мне три года.

- Через десять дней!

- Да. Мне почти три года.

- Почти, не значит три года. Ты видишь, ты все время врешь.

Приходилось убедиться в одном: мне не доверяли. Ничего страшного. В душе мне было безразлично, верят мне или нет. Я продолжала выдумывать ради собственного удовольствия.

Я принялась рассказывать истории самой себе. Я-то, по крайней мере, в них верила.

На кухне никого: такой случай нельзя упускать. Я запрыгнула на стол и начала восхождение по северной стороне шкафчика с провизией. Стоя одной ногой на коробке с чаем, другой на пачке печенья, ухватившись рукой за крючок черпака, я находила военный клад, место, куда моя мать прятала шоколад и карамель.

Жестяная коробка: мое сердце заколотилось. Поставив левую ногу на мешок риса, правую на сушеные водоросли, я вскрыла замок со всей страстью моего вожделения. Я открыла, и перед моим восхищенным взором предстали слитки какао, жемчужины сахара, потоки жевательной резинки, диадемы из лакрицы и браслеты из маршмеллоу12. Трофей. Я приготовилась водрузить там свое знамя и созерцать свою победу с высоты этих Гималаев из сиропа глюкозы и антиоксиданта Е428, когда я услышала шаги.

Паника. Оставив мои драгоценности на вершине шкафа, я спустилась обратно и спряталась под столом. Пришли ноги: я узнала тапочки Нишио-сан и гета Кашима-сан.

Эта последняя села, тогда как более молодая грела воду для чая. Она отдавала ей приказы, как рабыне, и, не вполне довольная своим превосходством, говорила ей ужасные вещи:

- Они презирают тебя, это ясно.

- Это не правда.

- Это бросается в глаза. Бельгийская женщина разговаривает с тобой как с подчиненной.

- Здесь только один человек, который говорит со мной, как с подчиненной: это ты.

- Это нормально: ты и есть подчиненная. Я-то не лицемер.

- Мадам не лицемерка.

- Твоя манера называть ее "мадам" смехотворна.

- Она называет меня Нишио-сан. На ее языке это то же самое, что "мадам".

- Когда ты отворачиваешься, можешь быть уверена, что они называют тебя служанкой.

- Откуда ты знаешь? Ты не говоришь по-французски.

- Белые всегда презирали японцев.

- Они нет.

- Как ты глупа!

- Господин поет "но"!

- "Господин"! Ты не видишь, что бельгийский мужчина делает это, чтобы посмеяться над нами?

- Он встает каждое утро до зари, чтобы идти на урок пения.

- Это нормально, когда солдат просыпается рано, чтобы защищать свою страну.

- Он дипломат, а не солдат.

- Все прекрасно видели, на что пригодились дипломаты в 1940 году.

- Сейчас 1970 год, Кашима-сан.

- Ну и что? Ничего не изменилось.

- Если это твои враги, почему ты работаешь на них?

- Я не работаю. Ты не заметила?

- Да нет, заметила. Но ты принимаешь их деньги.

- Это ничтожно по сравнению с тем, что они нам должны.

- Они ничего нам не должны.

- Они украли у нас самую красивую в мире страну. Они убили ее в 1945.

- Мы все-таки выиграли. Наша страна богаче, чем их сейчас.

- Нашу страну не сравнить с тем, какой она была до войны. Ты не застала это время. В ту эпоху можно было гордиться тем, что ты японец.