А дальше — по боковой лестнице, ярус за ярусом, наверх к залам, где распределяют грузы. Только вперед, перепрыгивая через ступеньки, перешагивая через трупы. Нижний зал служил для приемки кабин, отправленных из башен на крепостных стенах. Там кабину снимали с железных тросов и переносили на большую открытую площадку, которая на канатах поднималась вверх. Тяжелая работа, выполняемая заключенными, лишь немногим менее изматывающая, чем рудники. Люди брели по кругу, наматывая канаты на барабан, и тяжелая конструкция с грузом поднималась наверх, люди поворачивали в обратную сторону, и площадка опускалась вниз. С утра до вечера, или с вечера до утра. Изо дня в день. Из года в год. Но некогда сочувствовать младшим и думать об устройстве мира.
Алифи, управляющий разгрузкой, умер быстрее, чем понял, что происходит. Он мог быть сторонником узурпатора или, наоборот, искренне желать ему смерти — не важно. Некогда уточнять политические пристрастия — он должен был умереть, чтобы воины за городской стеной могли жить. Заниматься убийством работников бессмысленно, бесполезно, но главное долго. Они уже разбежались по залу в поиске укрытий — пусть. Они не позовут на помощь, от них этого никто и не ждет.
Не обращая внимания на убегающих людей, карающие собрались на площадке, возле оставленной без присмотра кабины. Ллакур подал сигнал, дернув канат — где-то наверху защелкали кнуты, и заключенные двинулись по кругу, поднимая опасный груз. Тяжелее, много тяжелее обычного.
Верхний зал был большим, ярко освещенным и шумным. Щелкали плети, гудели голоса, вибрировали канаты, стучал барабан, скрипели на тросах кабины, — жизнь кипела, несмотря на позднее время. Карающие, словно горох, скатывались с площадки, неся смерть и только смерть — Алифи или людям — не имеет значения. Только вперед, потому что медлить нельзя. В этом зале кто угодно может поднять тревогу и вызвать помощь: люди-надсмотрщики или Алифи, управляющий погрузкой. Начальник смены тоже где-то здесь.
Карающие — против неподготовленных, безоружных противников, вся вина которых была лишь в том, что они вышли сегодня на работу, а не сломали ногу по дороге. И Бравин за спиной.
Все закончилось быстро, почти без крови. Надсмотрщики тихо прикорнули возле рычагов барабана, убаюканные метательными звездами и ножами. Начальник смены так же тихо дремал в луже собственной крови, что, впрочем, ему совершенно не мешало. Управляющий погрузкой лебезил, вытирал длинным шарфом пол и клялся в верности Энгелару, Римолу, кому-нибудь, только точно не этому проклятому Толариэлю. Холеные руки тряслись, но его пока не трогали — мог пригодиться.
Пока сгоняли работников и подвешивали на тросы кабину, карающие Римола поднялись к оконному проему, выходящему на юг, к Аюр, и подали световой сигнал. А потом — еще раз. Когда под стенами восточной крепости затрубили десятки горнов, объявляя всему миру о начале штурма, большинство пассажиров кабины уже заняли свои места. Только трое карающих Римола остались на месте. Их задача — обеспечить быстрое перемещение кабины, а потом разогнать людей, зачистить следы и тихо скрыться в черной воде реки.
Некогда было запрашивать разрешение на отправку, некогда было уточнять готовность, сильно перегруженная кабина повисла на направляющих тросах и медленно двинулась в путь. И только надрывный хрип людей да гудение и скрежет тягловых канатов напоминал — все на грани.
Зал приемки грузов в башне Причальной стены был похож на только что покинутые помещения центрального форта — тот же шум, те же заключенные, согнувшиеся под непосильной ношей. Управляющий приемкой был старше своего коллеги, солиднее, седая коса эффектно падала через плечо на грудь. Впрочем, умер он так же быстро и почти так же тихо. А потом — лестница, выход в город, и восемь черных теней растворились в левом крыле готовящейся к штурму Бабочки Востока.
Дворец бурлил. Алифи и люди, рыцари и стража, все куда-то бежали, что-то орали, пытаясь перекричать друг друга и рев труб за городской стеной. Группа рыцарей в белых туниках с вышитыми золотыми лучами поверх кольчуг о чем-то громко спорили у парадного входа.
— Почему он не выходит сам? Мне что, за его корону подыхать прикажешь?
— Чего ты боишься? Эти стены выдержат десяток штурмов.
— Это неважно. Он теперь тут Владыка. Он должен быть на стене, а не сидеть в своем кресле, посылая нас под стрелы.
— Ну, ты сказал, развалина Толариэль и полезет на стену. Да она рухнет под его весом.