Метанойя

— Нет, я хоть и маленькая была, но ее на всю жизнь запомнила. Ее откуда-то перевели к нам, я этого не знаю, нам не говорили. А, может, и говорили, но сейчас уже все равно не помню. Одно знаю, она только притворялась, что ей шестнадцать лет, уж не знаю, каким колдовством она это делала. На самом деле она была гораздо старше, лет сорока, а может и больше. Мне в то время очень старой казалась. И еще, она была очень злая и очень сильная. Всех девчонок под себя подмяла, да и мальчишек тоже. Все ей прислуживали. А кто был против, на того она всю свору натравливала. Били очень сильно, вы же знаете, как часто бывают жестоки дети…

— Подождите, Мария Егоровна. Давайте по порядку. Почему вы решили, что она была не шестнадцатилетней девочкой, а взрослой женщиной за сорок лет? Ведь вокруг были другие люди, которые ее видели. Они тоже считали так же?

— Я понимаю, что вы сочтете меня сумасшедшей, но я говорю правду. Да и зачем мне врать?

Мария Егоровна помолчала и продолжила:

— Знаете, товарищ майор, я думаю, что, может быть, кто-то что-то такое ненормальное в ней и замечал. Но как такое сказать, как в этом признаться? Если не засмеют, то от ведьмы точно не уйдешь. Страшно ведь! Маленькие мы были, понимаете, хоть и взрослыми себя считали — что мы могли? А настоящие взрослые никогда бы не поверили. Взрослые знают, что дети постоянно что-то выдумывают, как и вы сейчас, наверное, считаете.

И она как-то очень горько вздохнула и повторили:

— Но зачем мне врать? Какой в этом смысл, особенно сейчас, когда прошло столько лет?

Наталья Васильевна подумала и не смогла найти причину, по которой Степашина стала бы врать. Что, конечно, вовсе не означало, что такой причины нет. Но сказала она другое:

— Мария Егоровна, никто вас здесь за сумасшедшую не держит. Я просто хочу, чтобы вы объяснили мне причину вашей уверенности. Расскажите мне о ней все, что помните. Это очень важно, вы можете помочь в расследовании сразу нескольких убийств.

— Хорошо, я вам расскажу, а там уж думайте, как знаете. Надеюсь, не зря КГБ за нее взялось, давно пора! Итак, вам нужна правда, как бы она ни выглядела, верно?

— Ну, конечно! — сделала серьезное лицо Наталья, — вы обязательно должны рассказать мне всю правду. Это ваш гражданский долг!

— Ну, слушайте, — вздохнула Мария Егоровна, — только знайте, я совершенно нормальная. Это вам все подтвердят.

* * *

Маше Степашиной было тогда четырнадцать лет. Как и все люди в этом возрасте, она считала себя совершенно взрослым и самостоятельным человеком. Она неплохо училась и посещала разные кружки, была старостой своего класса.

Как-то весной в субботу она зашла после уроков в пионерскую комнату и застала там комсорга детского дома. Та была уже взрослая, больше двадцати лет, но просила называть ее просто Гульнарой. С ней всегда было интересно и весело, она знала кучу смешных историй.

— Привет, Гульнара! — поздоровалась Маша, ей было лестно, что такая взрослая девушка общается с ней запросто, как с подругой.

— А, Степашина, здравствуй, здравствуй! Как хорошо, что ты пришла, а я как раз тебя искать собиралась. Ты ведь у нас недавно заявление в комсомол подала, верно?

— Да, верно, мне ведь уже четырнадцать стукнуло!

— Молодец! Однако стоило бы тебя проверить на верность делу Ленина — Сталина.

— Проверить? — удивилась Маша, — а как?

— Есть одно срочное поручение. Но оно очень секретное, — округлила глаза Гульнара, — возможно, здесь идет речь о том, что одному нашему товарищу нужна срочная помощь.

— Я готова, — просто ответила Маша, — а что надо делать, кому помочь?

— Речь идет о Варваре Изюмовой.

Услышав это имя, Маша сразу потеряла весь свой энтузиазм. Она опустила голову и честно призналась:

— Нет, Гульнара, ты извини, но я не хочу с ней связываться, я ее боюсь.

— А тебе и не надо с ней связываться. Тебе надо просто за ней проследить. Мне недавно передали, что она, возможно, — тут Гульнара понизила голос и оглянулась, хотя они были вдвоем в комнате, — занимается проституцией.

Маша ахнула и тоже оглянулась вокруг.

— Только, Маша, я тебя предупреждаю, не смей ни с кем делиться. Возможно, это не так и тогда ты оговоришь человека, поняла?

— Ага, — как-то неуверенно кивнула Маша. С сохранением тайн у нее всегда было не очень, сама не заметит, как все разболтает.

— Ты понимаешь, Мария, — строго продолжила Гульнара, зная за ней такую особенность, — что наш с тобой комсомольский долг выяснить правду. Мы должны все это точно знать. Но если вдруг выяснится, что, ну, ты понимаешь, то наш долг помочь ей, вытащить из этой грязи.

Маша, конечно, долг свой осознавала и всегда была готова хоть на войну, но вот именно с этим делом ей очень уж как ей не хотелось связываться. Если Изюмова узнает, то ее так изобьют, что одна мысль об этом вызывала неподдельный ужас. Придут ночью в спальню, вытащат в умывалку и будут пинать до крови, это она знает точно. Так уже не раз бывало со многими, и все молчат — боятся Изюмову.