Метель

Всхрапнув, лошади наддали. Ноги их замелькали, спины закачались, напомнив доктору волнующееся море, которое они с Надин видели в октябре в Ялте и в которое ему совсем тогда не захотелось лезть, и он стоял на берегу, глядя на волны, а Надин в своем полосатом купальнике все тянула и тянула его в море, называя осторожником.

— Н-но! — хлестнул он лошадей так, что по их спинам прошла дрожь.

Они рванули. Самокат полетел по полю.

— Вот как надо! — закричал доктор в ухо Перхуше.

Морозный воздух ударил им в лицо. Перхуша засвистал.

Лошади несли самокат, снег шуршал под полозьями.

— Вот как! Вот как хорошо-то! — Доктор плюхнулся на сиденье, помахивая кнутиком. — Вот как ехать надо!

Перхуша посвистывал, ловко правя. Ему тоже было хорошо, он понял, что еще версты три — и будет Долгое. Поле кончилось, по краям дороги поднялся еловый подрост. Красивые, убранные снегом елочки обступили дорогу.

— Пошли-и-и! — закричал доктор и закрутил кнутом над лошадями так, что пенсне слетело у него с носа.

Самокат неся через ельник. Перхуша различил впереди на дороге какую-то покатую горку, но не стал придерживать лошадей:

«Проскочим!»

Самокат влетел на горку, его сильно тряхнуло, послышался треск, и путники полетели со своих мест в снег. Самокат встал на горке, сильно накренившись. Лошади в капоре захрапели и забились.

— Черт побери... — пробормотал доктор, потерявший малахай, и схватился за колено, сморщился от боли.

— Мать твою... — Перхуша вытащил голову из сугроба, отер снег с лица.

Он заворочался в сугробе, ища слетевшую шапку, но, услышав испуганный храп лошадей, поспешил к ним, заглянул в капор. Лошади заржали, ища защиты у хозяина.

— Ну... ну... — Скинув рукавицы, он стал ощупывать их, успокаивая. — Ничаво, ничаво... целы?

Покалеченных лошадей он не обнаружил. Хомутики и крепкая супонь удержали их.

— Целы, целы... И не такое бывает... — гладил он их вспотевшие от быстрой езды и исходящие паром спины.

Доктор стонал, схватившись за колено. Он сильно ударился им о самокат.

Успокоив лошадей, Перхуша пошел искать шапку. К счастью, луна по-прежнему сияла, не заслоненная облаками, и Перхуша скоро нашел свою шапку, отряхнул, нахлобучил. И пошел к доктору. Тот сидел в снегу, стоная, качая непокрытой головой и чертыхаясь. Перхуша поднял его малахай, надел ему на голову.

— Не сломили ничего? — спросил Перхуша.

— Черт... — Доктор ощупал колено. — Вроде нет... Черт... Больно...

Перхуша взял его под мышки. Доктор стал осторожно вставать, но тут же застонал и сел в снег:

— Погоди...

Перхуша опустился на корточки рядом и только теперь почувствовал, что выбил себе о правило нижний передний зуб.

— Ах ты, засади тя... — Он потрогал обломок зуба во рту, покачал головой и усмехнулся: — Вот те раз!

Доктор зачерпнул снега, приложил к колену:

— Сейчас... сейчас...

Придерживая снег, перевел на Перхушу невидящие глаза:

— Это что было?

— Не знаю, барин... — Перхуша трогал зуб. — Щас посмотрим.

— Чего ж ты лошадей не сдержал?

— Так ведь вы ж гнали.

— Я ж гнал! — болезненно-негодующе покачал головой доктор. — Я-то гнал, а правил-то ты, дурак... черт... ммм...

Он сморщился, склоняясь к колену и отдуваясь полными губами.

— Я думал — горка какая, проскочим.

— Проскочили! — зло рассмеялся доктор. — Чуть себе шею не свернул...

— Да и горка-то гладкая, — встал с корточек Перхуша и пошел к самокату.

Он обошел его спереди, глянул и замер. Перекрестился:

— Господи, Твоя воля. Барин, гляньте, во что мы въехали.

— Погоди ты, дурак... — стонал доктор.

— Родимая матушка, засади тя. Барин!

— Молчи, дурак.

— Ведь это ж... и не поверит никто...

— Ммм... — Доктор тер колено. — Дай мне руку.

— Господи, да за что ж мне такое пропадание? — Перхуша присел и в сердцах хлопнул себя рукавицами по валенкам.

— Дай руку, говорят!

Перхуша вернулся к нему, помог встать:

— Господь, видать, на меня обиделся, барин. Вот и угораздило.

Он выглядел потерянным, и улыбка его птичьего рта была жалкой, как у нищего.

Доктор с трудом встал, выпрямился. Опираясь на Перхушу, ступил ушибленной ногой. Застонал. Постоял, отдуваясь. Сделал еще шаг:

— Ох ты, черт...

Постоял, морщась. Потом размахнулся и отвесил Перхуше подзатыльник:

— Куда ты меня завез, ду-у-р-рак?!

Перхуша даже не поежился.

— Куда завез?! — закричал доктор ему в шапку.

От доктора на Перхушу сильно и приятно пахнуло спиртным.

— Барин, там такое... — тряхнул головой Перхуша. — Лучше вам и не смотреть.

— Дурак! Скотина ты! — Доктор надел пенсне, шагнул, морщась, глянул на скособоченный самокат, всплеснул руками. — И что ж ты за скотина такая?!

Перхуша молчал.

— Ско-ти-на!

Сильный голос доктора загремел меж заснеженных елочек.

Перхуша отошел от него к передку самоката, встал, шмыгая носом.

— Надо же уродиться эдакой скотиной... — Хромая, доктор заковылял к нему, остановился, глянул.

И замер, подняв брови.

Прямо перед самокатом из-под снега торчало что-то. Сначала доктору показалось, что это вывороченный пень старого дерева. Но приглядевшись, он различил голову мертвого великана. Своим правым полозом самокат въехал ему в левую ноздрю.