Читаем Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе полностью

Ирония. Специалисты уже давно размышляют над заявлениями Сократа о собственном невежестве. Его рассуждения на эту тему трудно воспринимать буквально по двум причинам. Во-первых, иногда в них слишком много иронии. В речах Сократа часто присутствуют баловство и насмешка, он словно играет с собеседниками – как, впрочем, и с читателем, поскольку нам довольно трудно судить, когда он говорит с иронией, а когда нет[150]. (Здесь уместно сослаться на только что приведенный отрывок из «Апологии».) Явственнее всего ирония прослеживается в беседах Сократа с людьми, которые претендуют на обладание знанием. Сократ сначала льстиво поздравляет такого человека, затем задает несколько вопросов, а потом, когда тот не может на них ответить, снова принимается ему льстить. Когда Евтифрон заявляет, что знает разницу между благочестием и нечестивостью, Сократ говорит, что «для меня самое лучшее – стать твоим учеником»

[151]. Через несколько страниц, отвергнув аргументы Евтифрона, философ продолжает:

Евтифрон, 15е–16а

СОКРАТ. Ну, а теперь-то я уверен, что ты ясно представляешь себе благочестивое и нечестивое. Скажи же, любезнейший Евтифрон, что ты об этом думаешь, не таясь.

ЕВТИФРОН. В другой раз, Сократ. Сейчас же я тороплюсь в одно место, и мне пора уходить.

СОКРАТ. Что ж это ты делаешь, друг мой! Уходишь, лишая меня великой надежды узнать от тебя о благочестивом и нечестивом!

То же самое происходит, когда Сократ просит Гиппия преподать ему урок относительно того, что такое «прекрасное», – о предмете, по поводу которого, согласно признанию философа, сам он не способен рассуждать как следует. «Ведь ты-то это определенно знаешь, и, разумеется, это лишь малая доля твоих многочисленных знаний», – говорит он Гиппию[152]. После пространного обсуждения этой темы, изложенного на нескольких страницах, терпение Гиппия иссякает. Сократ расстраивается.

Гиппий больший, 304b–c

СОКРАТ. Милый Гиппий, ты счастлив, потому что знаешь, чем следует заниматься человеку, и занимаешься этим как должно – ты сам говоришь. Мною же как будто владеет какая-то роковая сила.

В такие моменты Сократ кажется не слишком привлекательным. Никто, кроме разве что Гиппия, не счел бы его похвалу искренней. Нам будет легче примириться с подобной манерой поведения, если мы предположим, что настоящий Сократ так не говорил; хотя если и говорил, то это могло бы объяснить его непопулярность. Не нужно думать, что Платон рекомендует подобный стиль общения с другими. Но нам не стоит забывать, что персонажи, над которыми Сократ насмехается, – сплошь самодовольные болтуны. (К другим людям он гораздо добрее.) В целом есть все основания считать его поведение примером того презрения, с каким каждому из нас стоит относиться к собственной напыщенности. Об этом уже говорилось в главе 4.

В любом случае очевидно, что Сократ не всегда имеет в виду то, о чем говорит. Некоторые считают, что его заявления о невежестве именно из этого разряда и служат в основном педагогическими уловками[153]. Проявляя «сократическую иронию», философ намеренно притворяется невежественным, чтобы заставить высказаться другого. Сократ и вправду порой преувеличивает свою неосведомленность ради поддержания дискуссии. Тем не менее его сетования на нехватку познаний имеют под собой и более серьезные основания[154]. Сократ кажется ироничным потому, что он заявляет о своем невежестве, а затем показывает, что другие люди еще более несведущи, – он же на их фоне предстает не таким уж и невежественным. Высмеивание других за то, что они претендуют на какое-то знание, еще не означает, что ему известно нечто, скрытое от них. Он четко обозначает это различие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Покер лжецов
Покер лжецов

«Покер лжецов» — документальный вариант истории об инвестиционных банках, раскрывающий подоплеку повести Тома Вулфа «Bonfire of the Vanities» («Костер тщеславия»). Льюис описывает головокружительный путь своего героя по торговым площадкам фирмы Salomon Brothers в Лондоне и Нью-Йорке в середине бурных 1980-х годов, когда фирма являлась самым мощным и прибыльным инвестиционным банком мира. История этого пути — от простого стажера к подмастерью-геку и к победному званию «большой хобот» — оказалась забавной и пугающей. Это откровенный, безжалостный и захватывающий дух рассказ об истерической алчности и честолюбии в замкнутом, маниакально одержимом мире рынка облигаций. Эксцессы Уолл-стрит, бывшие центральной темой 80-х годов XX века, нашли точное отражение в «Покере лжецов».

Майкл Льюис

Финансы / Экономика / Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / О бизнесе популярно / Финансы и бизнес / Ценные бумаги