Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания

Достоверные знания не накапливаются от эпохи к эпохе просто потому, что никакое знание не является достоверным. Прогресс науки заключается лишь в постоянном изменении описаний реального мира. «С каждым шагом вперёд, с каждой решенной проблемой мы не только открываем новые, нерешенные проблемы, мы также обнаруживаем, что там, где мы, казалось, стоим на твёрдой и безопасной почве, на самом деле всё ненадёжно и неустойчиво», – пишет К. Поппер.[427] Мы знаем не больше, чем Кеплер, Галилей или, тем более, Леонардо, а иначе. И. Лакатос говорит ещё точнее: «мы никогда не знаем, мы только догадываемся».[428] Мы даже

не знаем, что наука в процессе развития улучшает свои догадки о мире, мы и об этом тоже только догадываемся. И никогда не строится наука путем эмпирического обобщения фактов, в том числе и потому, что сами факты – это тоже лишь результат субъективного восприятия реальности, а не сама реальность. Факт становится фактом естественной науки только тогда, когда включен в теорию.

Научная деятельность стремится к адекватному и однозначному описанию действительности, но всегда не довольна достигнутыми результатами, всегда в сомнении, всегда в поиске. Естественнонаучное знание – говорят нам методологи – это сомневающееся знание. Раз уж теории заведомо строятся для несуществующих объектов, то разве удивительно, что они никогда не могут быть верными? Однако что толку тогда от науки, если она всегда во всем сомневается и никогда этих своих сомнений не разрешит? То, что знает наука сегодня, наверняка будет иначе пониматься завтра. Истина – это процесс, а не результат, вторили Гегелю советские философы, правда, вещали они об этом с такой диалектической прямотой, что, похоже, не всегда сами верили тому, о чём говорят. Но зачем нужен поиск, если в его конце заведомо нельзя найти то, что ищешь, – Истину? Первый парадокс научного творчества: естественнонаучное знание – самое достоверное знание о мире, которое мы имеем, но это знание заведомо неверно.

Осознание этого парадокса очень не просто дается ученым. Ведь воистину надо быть мудрецом, чтобы спокойно признаваться в собственном незнании. Да, и в этом случае, как показывает история, за подобное признание рано или поздно придётся выпить цикуту.

            Говорят, что ученые ищут новое знание. Однако само по себе желание открыть что-нибудь новое не может указать ученому пути к открытию, у него нет и не может быть осознаваемого плана конкретных действий. Субъективно открытие совершается спонтанно, потому и пришедшая в голову идея осознается ученым как нечто внезапное, от него не зависящее. Второй парадокс научного творчества: открытие не может быть сделано умышленно, хотя оно делается лишь в результате целенаправленного (т.е. умышленного) поиска. Осознать новую идею ученый может, только если у него есть готовность к ее восприятию, т.е. в какой-то форме он знает результат открытия еще до того, как его совершил. В этом отношении поразителен многократно цитируемый текст И. Кеплера о своём открытии. В эмоциональном экстазе он сообщает ошеломленному читателю, что совершенно неожиданно для себя он открыл то, что

твердо знал двадцать два года назад, то, что, не будучи уверен, призывал искать шестнадцать лет назад, то, что за восемнадцать месяцев до открытия находилось ещё в царстве мрака, а в итоге, когда получил то, что ожидал, настолько удивился

, что пришел "в священное неистовство".[429] И далеко не у одного биолога А. Флеминга плесень убивала бактериальную культуру, но только Флеминг увидел в плесени не грязь, которая портит ценные культуры, а лечебные свойства и путь к созданию пенициллина. Рентгеновские лучи наблюдали многие ученые до их открытия, но только В. Рентген их увидел, потому что он заведомо искал "невидимые лучи". Третий парадокс: открытие ничего не открывает, поскольку сообщает ученому о том, что он заранее ожидает увидеть.