Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания

Однако, на мой взгляд, «человеческий фактор» должен обязательно вводиться в описание не только процесса, но и результатов любого научного исследования. В своё время канон описания экспериментальных исследований, созданный бихевиористами, был огромным шагом вперед в психологии, но пора, наконец, отказаться от воспетой ими и совершенно ложной идеи обезличенного результата.  «Было бы полезно, – писал нейрофизиолог Б. Бёрнс, – если бы авторы статей, прежде чем писать о  методах, сообщали о своих предубеждениях и результатах. В конце концов, удручающе легко найти то, что ищешь, и чрезвычайно трудно увидеть то, что заранее не ожидаешь или не стремишься найти».[433]

Как читателю оценить значение только что опубликованной работы? Как узнать, какие мысли в ней самые существенные? Суд истории даст свою оценку, но специалистам некогда ждать. Стандартные аннотации не помогают: они равно бесстрастно описывают и выдающиеся научные открытия, и банальные исследования. Наиболее компетентное лицо, которое может помочь своим коллегам, – сам автор. Только сам ученый знает, что именно из полученных им данных было неожиданным, что было им самим воспринято как открытие и заставило переменить свои взгляды, вызвав мощную эмоциональную реакцию.

Автобиографическое изложение истории собственных идей для любого автора является, конечно же, опасной затеей. Ни одно открытие не происходит так, как о нем обычно рассказывается в учебниках. Первооткрыватель сам не знает того, что ему предстоит открыть. Все его действия, предваряющие появление новой идеи, зачастую выглядят даже для него самого совершенно случайными. А когда, наконец, пелена спадет с его глаз, и молния открытия пронзит его душу, то автор застывает в растерянности, потрясенный неизвестно откуда свалившейся в его голову идеей. Лишь потом, собравшись с мыслями, начинает убеждать вначале себя, а потом и своих коллег, что его идея очевидно верна, что всё только так и должно быть, что его путь прост и ясен, ибо именно эту идею и следовало ожидать. Последователи всем так и втолковывают в школьных учебниках, что эти идеи – очевидная банальность. Учителя, в свою очередь, полагают, что только очень нерадивый школьник не может эти законы понять и принять. А школьники вызубривают идеи, теперь уже объявленные законами физики, химии или биологии, как истину в последней инстанции. Но пройдёт всего лишь двести или триста лет и очередная новая физика или новая биология объявит предшествующее знание устаревшим, но всё же не выбросит его на свалку, а должным образом скорректирует.

Первооткрыватель всегда находится в двойственном положении: любовь к своему детищу делает его пристрастным, а неписаная научная этика призывает к скромности. Пристрастность вроде бы всем очевидна. Действительно, не так уж трудно угадать, каким было решение комиссии о приоритете в открытии дифференциального исчисления в споре между Ньютоном и Лейбницем, если, как говорят, Ньютон сам тайно эту комиссию возглавлял. Даже при описании собственного исследования услужливая память всё равно подведет автора, приписывая гораздо более последовательную логику тем шараханиям в разные стороны, которые он реально делал. Но всё равно только автор знает реальный ход событий в процессе открытия, и было бы замечательно, если бы он рассказывал об этом. И не страшно, если даже автор забывает, чьи мысли оказали на него сильное влияние, и искренне преувеличивает значение сделанного им лично. Позднейшие критики выправят ситуацию.

Гораздо хуже, когда в научных текстах возникает столь любимое многими и при этом совершенно безответственное использование неопределенного местоимения "мы" вместо однозначно понимаемого "я". Избегание авторских оценок собственного труда зачастую ведет к неправильному пониманию. Вряд ли нужно доказывать таким специалистам по коммуникативному поведению, какими являются психологи, что непонимание в процессе научной коммуникации может приводить к досадным последствиям. Рассмотрим лишь один пример типичной коммуникативной ошибки в науке. Известно, что статья О. Эвери с соавторами 1944 г. о влиянии ДНК на наследственность положила начало молекулярной биологии. Хотя Эвери прекрасно осознавал важность сделанного им открытия, однако в работе отсутствовало хоть какое-нибудь указание на это. Пусть это было сделано из самых лучших побуждений, явилось следствием неизменной скромности и взыскательности Эвери к себе. Но он, как и многие авторы, не задумывался над проблемой правильной подачи материала с коммуникативной точки зрения. В итоге статья далеко не сразу привлекла должное внимание генетиков. Г. Вайятт пишет: «Может показаться странным, отчего Эвери не был награжден Нобелевской премией, если не учесть, что в своё время его работа пользовалась меньшей известностью и признанием, чем того следовало ожидать в свете имеющихся у нас теперь представлений».[434]