Метро

Подняться в верхний вестибюль станции по шатким ступеням, поросшим мерно дышащим мхом, храбрости достало всем. Но дальше наш отряд распался. Виталик так и не отважился выйти наружу. Женька сделал несколько шагов и замер. А меня ноги понесли вперед.

Ночное небо было обнажено и сияло тысячами звезд, но я пришел не за ним.

А за чем тогда?

Сначала я неуверенно озирался по сторонам, сличая полуразложившуюся обезображенную Землю со своими дымчатыми прекрасными воспоминаниями и светлыми снами, будто на опознании тела разбившегося знакомого. Потом наконец уцепился за какое-то сходство и зашагал вперед быстрее…

…завернул за угол…

По одну сторону от меня черепами многоглазых мутантов скалились брошенные многоквартирные дома. С другой — полмира отвоевала разросшаяся чащоба Ботанического сада, которой ядерная война пошла лишь на пользу. Ветер носил по воздуху белые полиэтиленовые пакеты. Говорят, пакетам нужно пятьсот лет, чтобы разложиться… Неподалеку кто-то истошно выл, будто его сжигали живьем; но мне сейчас было не до того.

— Артем! Ты куда?! Артем!

Я даже не оглянулся — а Женька, самый верный мой друг, побоялся идти за мной.

…еще сто метров…

И вдруг я уткнулся в тот самый киоск мороженого — когда-то размалеванный всеми цветами радуги, а потом выстиранный злыми дождями и обесцвеченный ночной тьмой. Окна его были выбиты, нутро выпотрошено и изгажено. Он ссутулился и весь скукожился, напоминая тот волшебный яркий шатер удовольствий из моего прошлого не больше, чем раковый больной — себя прежнего.

Я притронулся к нему рукой. Зажмурился, стараясь представить себе, что мама предлагает мне выбрать что-то одно — «Лакомку» или пломбир. Прошептал: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!»

И понял, что не вспомню ее. Даже если отправлюсь сейчас в дремучие заросли Сада, отыщу те самые аллеи, тот пруд, те мостки — и выживу… Ничего не получится.

И мне стало так одиноко, как никогда не было.

Но я все равно продолжал стоять у брошенного киоска, будто просто ждал, пока подойдет моя очередь за мороженым. Хотя знал, что она не подойдет никогда.

Я был сиротой. Я был один во всем мире.

Наверное, данная мне отсрочка закончилась именно тогда. Я ничего не услышал — эти твари передвигались удивительно бесшумно. Но каким-то звериным чутьем — от жизни в метро оно обостряется — я почувствовал их присутствие и открыл глаза.

Стая бродячих псов, изъязвленных и ободранных… Я был взят в кольцо и прижат к киоску, бежать мне было некуда, да я бы и не успел. Глядя в их глаза, я понимал: мне не напугать их и не приручить. В то время поверхность не кишела еще всей больной и уродливой жизнью, которая расплодилась там сейчас. Псам повезло, что они учуяли меня. Теперь им надо было поскорей меня схарчить, прежде чем голод заставил их рвать глотки друг другу.

— Стреляй! — откуда-то крикнул мне Женька. — У тебя же ружье!

Я очнулся и, наставив двустволку на самую крупную зверюгу, потянул спусковой крючок. Боек щелкнул негромко. Выстрела не было. Я дернул второй — осечка. Видно, патроны отсырели. Перезарядить было нечем.

Один из псов повернулся к Женьке.

— Уходи! — сказал я. — Только не беги, а то на тебя первого нападут…

И Женька стал отходить — спиной назад, не спуская глаз с тварей. А я остался и смотрел на него.

— Я сейчас… Я вернусь! С подкреплением! — бормотал Женька.

Было очень хорошо ясно, что не успеет он привести никакое подкрепление. Он это знал, и я знал. Когда я просил его уйти, во мне копошилась мыслишка: а вдруг он не сбежит? Вдруг что-то придумает?! И когда он все-таки послушался меня, стало обидно.

Тот зверь, которому я собирался картечью снести башку, сделал шаг вперед, задрал морду к звездам и хрипло взвыл. Стая поползла ко мне, прижимаясь к корке асфальта, готовясь прыгать.

И тут над черным лесом, над растерзанными домами, надо всей окоченевшей планетой раздался вдруг такой вой, от которого захотелось не бежать даже, а упасть лицом в землю и лежать тихонько, шепотом умоляя о пощаде. Я прежде такого не слышал.

Один из псов молча метнулся на меня.

* * *

Они стояли внизу, у гермоворот, и спорили. Им не хватило ни мужества, чтобы выглянуть и убедиться, что меня разорвали в клочья, ни трусости, чтобы бежать к своим родителям на ВДНХ. Им ведь было куда бежать.

— Как это? — вылупился на меня Женька.

Я пожал плечами.

— Сколько времени меня не было?

— Минут пятнадцать… Как… Как ты от них?.. Артем…

— Не помню. — Я снова втянул голову. — Всего пятнадцать минут?

Мне казалось — весь наш поход, и ржавый выцветший киоск, и собачья охота — все это случилось вчера. Будто я целую ночь проспал.

— Артем! — настойчиво повторил Женька. — Чего ты улыбаешься?! Что случилось?!

Но у меня не было ответа. Я не помнил.

И вспомнил лишь много лет спустя.

* * *

Конечно, я ненавидел черных. Все ненавидят черных.