Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Современник Сенеки мог сказать о своих республиканских предках: «О да, грязными мужами были они! Как, должно быть, они пахли!» Но Сенека знал, что возразить брезгливому согражданину: «Они пахли солдатской службой, трудом, полем». Непритязательность их говорила откровенно о стойком республиканстве и храбрости. Сенека извлекает и более глубокий моральный урок: «Теперь, когда роскошные банные здания вошли в обыкновение, люди на самом деле грязнее, чем когда они ходили за ярмом».

Неодобрение бань как мест, распространяющих порок и упадок, повлияло на поколения историков, которые видели в термах семена упадка и падения Рима.

Императоры, как говорилось, успокаивали римлян, превращали их в тупую покорную массу обильными дарами из «хлеба и зрелищ», и роскошные общественные термы принадлежали к последней категории. Но мы можем посмотреть на публичные бани так, как это делали римляне, как на вершину городской цивилизации. Чистота отличала римлянина от грубого немытого варвара. Более чем что-либо иное посещение бань определяло сущность римлян: городскую, рафинированную и современную[116].

Но есть и другой взгляд на феномен римских бань: Рим эпохи Сенеки сильно отличался от Рима Сципиона Африканского. Город с населением более миллиона человек, первый в истории, достигший такого размера. И вместо того чтобы смотреть на термы как на рассадники упадка или даже предельной урбанистичности, куда разумнее воспринимать их как базовую потребность горожан. Чтобы рассказать эту часть истории, мы должны ненадолго покинуть Рим и поведать справедливую всегда и всюду сказку о воде и городе.

* * *

Баня – первобытная встреча с природой, радостный опыт телесного освобождения от физических искажений и стандартов украшения, которым мы вынуждены следовать ежедневно, когда являемся частью толпы и неизбежно вступаем в близкий контакт с запахами и телами незнакомцев. Полная или почти полная нагота, когда сбрасываются одеяния, говорящие о социальном статусе, также редкая ситуация гражданского уравнивания. Экономист и банкир сэр Джосайя Стэмп, писавший в 1936 году, когда открытые плавательные бассейны переживали бум по всему развитому миру, заявлял: «Совместное мытье приводит богатых и бедных, высоких и низких, к общим стандартам радости и здоровья. Когда мы отправляемся поплавать, то мы отправляемся к демократии»[117]

.

Пляж Копакабана предоставляет роскошное место отдыха для 7,5 миллиона жителей Рио-де-Жанейро. Эта полоса песка и другие пляжи Рио – не только вода и бегство от мрачной реальности городской жизни, но и целая городская культура: изобилие футбольных и волейбольных турниров, случайные встречи и семейные события, вечеринки и фестивали. Пляж – не столько удобное общественное пространство, сколько непрекращающийся спектакль. Местные вместо «хорошего дня» говорят «хорошего пляжа»: Tenha uma boa praia. В мегаполисе, где царит неравенство, пляж снимает с людей все внешние знаки иерархии. Пляжи имеют большое значение в Лос-Анджелесе, городе, где мало общедоступных общественных пространств. Право свободно посещать сорокамильную береговую линию, что тянется от Малибу до Палос-Вердес, горожане яростно защищали от покушения со стороны любителей роскошных особняков[118]

.

Другие метрополисы тоже имеют пляжи под рукой – вроде Кони-айленд в Нью-Йорке, – но редко бывает так, чтобы они находились в пределах города, чтобы туда могли добраться все жители. Но почему бы не принести пляж в город? С 2003 года в Париже стали организовывать общественные пляжи, чтобы люди, пойманные в кипящем котле летнего города, могли охладиться и расслабиться. Часть проспекта Жоржа Помпиду рядом с Сеной закрывается для движения в летние месяцы, ее покрывают песком, ставят пальмы, зонтики от солнца и вешают гамаки. Парижские пляжи придумал мэр-социалист, желавший, чтобы парижане имели возможность «владеть публичным пространством и получать от него городской опыт, что отличается от обычного», особенно те горожане, кто замкнут в безликих пригородах-banlieue и не может позволить себе отпуска. Подобная инициатива была политическим актом. Как говорил сам мэр в то время, «Парижские пляжи станут приятным местечком, где будут встречаться и смешиваться самые разные люди. Это философия города, поэтическое время для того, чтобы быть вместе, для братства»[119].