Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Именно этот дух показала прогремевшая пьеса «Глухой тупик», поставленная в 1935 году на Бродвее; она показала полуголых уличных юнцов из многоквартирных домов Нижнего Ист-Сайда, играющих у пристани на Ист-Ривер. Хулиганы из трущоб, может быть, не имели хороших перспектив в условиях Великой депрессии, но у них были молодые, крепкие тела и шанс сбежать из душного «парника» большого города в холодную воду. Единственное удовольствие, доступное этим мальчишкам, имело большое символическое значение для театралов, набивавшихся в зрительные залы. За год до того, как пьеса была поставлена, 450 человек утонуло в реке (почти такое же количество пловцов погибало каждый год в Темзе викторианского Лондона). И если вы не тонули, то до вас добирались микробы: купальщики сталкивались с канализационными стоками, пятнами нефти и прочими индустриальными отходами; полиомиелит и тиф процветали в таких условиях. В любом случае, возможность купаться отступала под натиском того, что называется «облагораживанием городской среды». В «Глухом тупике» игровая площадка у воды находится под угрозой со стороны роскошных апартаментов, которые понемногу занимают берега, прельстившись на красивый вид и пристани для частных яхт и лодок[124]

.

Через год после того, как «Глухой тупик» был поставлен на Бродвее, во время рекордной жары лета 1936 года одиннадцать громадных открытых бассейнов открылись в самых густонаселенных и бедных районах Нью-Йорка; каждый обошелся в миллион долларов, и все произошло в рамках программы Рузвельта «Новый курс». За это лето более 1,79 миллиона людей использовали бассейны для того, чтобы поплавать, понырять или просто поплескаться. В то же время в Британии глава Совета графства Лондон Герберт Моррисон заявил, что Лондон должен стать «городом бассейнов», в котором каждый гражданин будет иметь возможность пешком добраться до открытого бассейна[125]

.

Американские семьи из рабочего класса, жившие в тесных и вонючих многоквартирных домах, получили возможность собираться на солнце рядом с водой и устраивать совместные пикники. Бассейн в парке Томаса Джефферсона (Восточный Гарлем) мог принять 1450 человек одновременно; бассейн в Колониальном парке (Центральный Гарлем) – 4500, а в восстановительном центре парка Бетси-хед (Бруклин) – 5500. Это были места для игр, где юноши и девушки встречались, знакомились и влюблялись. Новые бассейны стали центрами общественных парков, которые были заново оснащены игровыми площадками, баскетбольными кольцами, беговыми дорожками, рукоходами и турниками[126]

.

Монументальные европейские бани XIX века также были местами для общения и социализации, а не просто мытья; они были подчеркнуто элегантными и воодушевляющими, настоящими символами гражданской гордости. Бассейны и парки Нью-Йорка, созданные в рамках «Нового курса», как и прославленные бассейны в стиле ар-деко, открытые в то же время в городах Европы, говорили о кое-чем совершенно ином. Они поместили возможность играть и развлекаться в центр большого города. Выражаясь более радикально, они впервые дали тинейджерам пространство, которое принадлежало им, место передышки, укрытие посреди каменных джунглей. Когда мэр Фиорелло Ла Гуардиа открывал бассейн в парке Томаса Джефферсона в Восточном Гарлеме, он прокричал толпе взволнованных подростков: «О’кей, детишки, это все ваше!» В городе, где не хватало места для его беднейших обитателей, бассейны быстро стали бьющимся сердцем общественной жизни, центром рождающейся молодежной культуры 1930–1940-х. Появившись в социально консервативных иммигрантских районах вроде Восточного Гарлема, открытые бассейны ломали границы между полами, они позволяли юношам и девушкам не только смешиваться на равных, но делать это без излишков одежды и вдали от глаз родителей

[127].

В бассейнах не было никакой официальной сегрегации, но они находились на переднем краю городской расовой проблемы. Когда открывали бассейн в парке Томаса Джефферсона, то предполагалось, им будут пользоваться представители белого рабочего класса, преимущественно итало-американцы. Африканские семьи Гарлема ходили в бассейн Колониального парка. Купание также долгое время происходило раздельно согласно полу. Но с рассветом совместного купания в 1930-х и появлением радикально открытых плавательных костюмов (их популяризовало кино) возникла тревога по поводу того, что мужчины-афроамериканцы будут встречаться с белыми женщинами в бассейнах. Подобное случалось не везде, но можно вспомнить Бетси-хед в Бруклине, где доминирующая еврейская община была разбавлена афроамериканцами в 1930-х.