Меж двух миров, Некоторые аспекты чеховского реализма

В рассказе того же года "Анна на шее" (1895) происходит "всплеск" оборотов с "казалось", заметно потеснивших иные, близкие по смыслу, формы. Причем дважды используется, так сказать, компромиссная форма "казалось, будто": "... и ей уж казалось, будто она плыла на парусной лодке, в сильную бурю, а муж остался далеко на берегу..." [С.9; 169].

Другой пример:

"Он привел ее в избушку, к пожилой даме, у которой нижняя часть лица была несоразмерно велика, так что казалось, будто она во рту держала большой камень" [С.9; 170].

Эта гипотетическая ситуация в дальнейшем как бы покидает пределы "гипотезы" и оформляемого ею "текста", перемещаясь в сферу реального:

"Когда в избушках потухли самовары и утомленные благотворительницы сдали выручку пожилой даме с камнем во рту, Артынов повел Аню под руку в залу, где был сервирован ужин для всех участвовавших в благотворительном базаре" [С.9; 171].

Камень во рту пожилой дамы претерпел метаморфозу, сходную с той что и Егорушкин "пряник-замазка" из повести "Степь".

Совершенно очевидно, что данный прием и его художественные возможности по-прежнему интересуют писателя, и этот интерес, как бы "пульсируя", время от времени реализуется в создаваемых им текстах.

В "Доме с мезонином" (1896) продолжается экспансия форм с "казалось": их в рассказе четыре, в то же время с "как будто" - три, с "точно" - две, с "как бы" - одна.

Ярких, выделяющихся ситуативных сравнений, способных перерасти в самодостаточные микроструктуры, в рассказе нет. Возможно, автор счел более уместным решить главную художественную задачу на контрасте (сопоставлении, сравнении) макроструктур, искреннего, лирического, духовного начала и формального, рационального, бездушного и потому - фальшивого, предоставив ситуативным сравнениям решение периферийных, локальных задач.

Кстати сказать, "Дом с мезонином" интонационно, стилистически ориентирован на воссоздание монотонного, однообразного течения жизни. Рассказчик не раз подчеркивает повторяемость тех или иных ситуаций, событий, явлений. Особенно выразительные микроструктуры, вероятно, были бы здесь неуместны, противоречили бы авторскому замыслу.

Близкие интонационные и стилистические задачи ставятся Чеховым и в "Моей жизни" (1896), и в "Мужиках" (1897). Здесь также нет ярко выраженных ситуативных сравнений-микроструктур, они органично "усваиваются" текстом, выполняя, в основном, локальные, либо периферийные функции. С.110

За исключением, пожалуй, нескольких ситуативных сравнений из повести "Моя жизнь", например, такого: "Вот я стою один в поле и смотрю вверх на жаворонка, который повис в воздухе на одном месте и залился, точно в истерике, а сам думаю: " [С.9; 207].

"Точно в истерике" - многозначное и многозначительное сравнение, которое вполне могло бы стать самодостаточной микроструктурой. Но автор делает его "проходным", очень коротким, ставит в заведомо слабую позицию, в середину фразы, и соотносит с постоянным чувством голода, преследующим Мисаила, как бы говоря: "До того ли..."

Данный пример в целом характеризует чеховское отношение к микроструктурам в 1896 - 1897 годы.

Образ жаворонка, залившегося "точно в истерике", конечно же, концептуален, выходит за рамки решения локальных задач и, думается, по своей смысловой наполненности впрямую соприкасается с идейным уровнем произведения, участвует в его формировании. Эта связь явно подтекстного характера, но все же она ощутима, внятна читателю: описываемая жизнь такова, что даже песня радости близка к истерике...

Символическое звучание приобретает и другой пример из повести: "А ночью, думая о Маше, я с невыразимо сладким чувством, с захватывающей радостью прислушивался к тому, как шумели крысы и как над потолком гудел и стучал ветер; казалось, что на чердаке кашлял старый домовой" [С.9; 242].

Данный ситуативный оборот, оказавшийся в сильной позиции, завершающий фразу и абзац, по своему удельному весу также тяготеет к микроструктуре, но также не замыкается в себе, предвещая недолговечность счастья Мисаила и через подтекст - говорит о его вечной бесприютности.

Чувство голода, его неутоленности ощутимо и в другом ситуативном обороте из повести: "У нее был хороший, сочный, сильный голос, и, пока она пела, мне казалось, что я ем спелую, сладкую, душистую дыню" [С.9; 264].

Мотив голода пробивается вновь теперь, когда стало ясно, что Маша уйдет от Мисаила. Эта мысль находит подкрепление в том же абзаце, в двух ситуативных сравнениях с "точно", идущих друг за другом сразу после приведенного: "Вот она кончила, ей аплодировали, и она улыбалась очень довольная, играя глазами, перелистывая ноты, поправляя на себе платье, точно птица, которая вырвалась, наконец, из клетки и на свободе оправляет свои крылья. Волосы у нее были зачесаны на уши, и на лице было нехорошее, задорное выражение, точно она хотела сделать всем нам вызов или крикнуть на нас, как на лошадей:

И, должно быть, в это время она была очень похожа на своего деда ямщика" [С.9; 264].