Между

– Я – карлик Фросин. Мерзкий, смешной, хилый, уродливый карлик Фросин!

– Ты говорил, что скроешься, но я не мог предположить…

– Манавидан взыскал с меня долг этой ночью: велел мне дать поймать Друста с королевой. Скажи мне, Марх, сильно ли я навредил тебе в ночь Самайна?

Вместо ответа вороной конь преклонил колено перед нелепым, отвратительным карлой.

– Вот я и говорю, – хмыкнул Фросин, – теперь все священные свиньи будут хрюкать над Манавиданом. И не-свиньи тоже!

Вихрь разбушевавшегося чародейства стихал.

Белый конь с его всадницей скрылись в самом сердце Аннуина – в лесу Муррей. Свора, которая сделала свое дело, исчезла, обратившись в туман.

Мирддин, которому сейчас было не до ужимок Фросина, бил босыми пятками по бокам свиньи, ведя Марха кратчайшим путем обратно в мир людей.

– Почему ты помогаешь мне? – спросил человеческий король Аннуина.

– Ты держишь пути открытыми, – ответил Владыка Дорог. – Срази тебя Гвин – со мной будет что-то похожее на смерть человека от голода.

– Чем я могу отблагодарить тебя?

– Подари мне эту свинью.

– Но она уже твоя..?

– Ай, – заголосил Фросин (тут уж именно Фросин). – Путаем подарок с подачкой! Путаем предателя с дарителем!

– Прости. Конечно, я рад подарить тебе ее. Я, Марх, сын Рианнон, король Корнуолла и Аннуина, дарую Ми…

– Фросину!

– …Фросину свинью из священного стада.

Эти возвышенные речи ничуть не мешали обоим мчаться во весь опор.

– Всё. Отсюда дорога прямая, дальше сам.

– Спасибо.

– Я останусь здесь. Если проедет Гвин – пошлю его… охо-хонюшки, куды ж я его пошлю…

– Спасибо.

– Расспасибкался! Давай отсюда со всех четырех, увалень копытный! Сам спит на ходу, а бедному старому Фросину потом хитрить-плутовать, гада-Гвина морочить!

Марх не счел нужными дальнейшие любезности и поскакал прочь.

Фросин слез со свиньи, достал откуда-то немалых размеров нож (как такой клинок скрывался в лохмотьях карлика – было невозможно понять).

– Ну что, хрюшка? Чем чародейство чаще, тем чуднее жить хрюшке? Неистощима щедрость священной свиньи, только редко люди режут любимую…

С этими словами он откромсал от свиньи Аннуина изрядный окорок. Кровь не потекла, да и свинья, кажется, ничего не имела против. Даже наоборот.

– Могуча магия, – удовлетворенно заявил Фросин и вгрызся зубами в кусок мяса.

Светало. Фросин пировал подаренной свиньей, когда вдали заслышался стук копыт.

– Бедный бледный белый бес убежал, бедняга, в лес… – пробормотал карлик с набитым ртом. – Долго по лесу он бегал, репой с редькой пообедал… И зачем нам два белых коня в одну ночь? Нешто мы в заморские тавлеи играем? Ох, белые начинают и проигрывают…

Подо всю эту несуразицу на дороге появился Гвин. Действительно – белый и бледный.

– Эй, карлик! – крикнул он. – Здесь был Марх? Куда он поскакал?

– Столько следов… – закашлялся Фросин. – И слепой славно выследил бы…

Гвин закружил на месте и умчался в самом неверном направлении, а Фросин, устроившись у дороги, продолжил отрезать от своей хрюшки куски мяса, приговаривая:

– Веч-веч-ветчина! Почему – «ветчина»? Не вечна ветчина… да и короток окорок…

Свинья довольно повизгивала, будто ее гладили меж ушек, а не кромсали ножом заживо.

ЗДЕСЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВЕТВЬ ИЗМЕНЫ

Ветвь чар

Эссилт, дочь Ангеррана

Шаг за

Волчьи лапы мягко ступали по снегу. Снег был легкий и совершенно сухой, так что следов почти не оставалось. А те, что были, – кто их теперь разберет? То ли волк прошел, то ли нет.

Да и крупны слишком эти следы для волка.

Впрочем, никто бы и не стал здесь выслеживать. В этом лесу не было никаких иных охотников, кроме самого волка и его стаи.

Поэтому лесной охотник шел со спокойной неспешностью, присущей хозяевам – или очень давним друзьям хозяев.

Его следы осыпались сухим снегом, и сам волк казался частью этого белого безмолвия: он был седым.

Над лесом медленно вставало рыжее зимнее солнце. Золотистые блики побежали по мягким изгибам сугробов, по инею на ветках деревьев – и вместе с ним огонь пробежал по жилам Седого. Он снова услышал призыв.

«Мой могучий. Мой неутомимый. Я хочу запустить пальцы в твою длинную шерсть. Я хочу ощутить тепло твоего тела…»

Седой, не торопясь, шел навстречу этому зову. Он не бежал, взвизгивая от счастья, как щенок, не достигший и полудюжины веков, – да и не стала бы она звать сейчас щенка. Огромный седой волк не собирался подчиняться ее воле – но не придти вообще означало бы незаслуженно обидеть ее. Да он и сам соскучился.

Над тропой нависли, сплетясь кронами, два дерева. На них почти не было снега, но иней высеребрил их так, что они казались волшебным творением мастеров-сидхи, ажурной аркой искуснейшей работы. Входом во дворец.

Седой знал, что они – не казались. Они и были именно этим.

На миг ему захотелось сменить облик, шагнуть из зимнего леса в замок, на двух ногах помчаться не по сыпучим сугробам, а по мрамору полов – туда, в залу, где она смеется, окруженная своей свитой… На миг.

Волк продолжил свой путь.

«Мой Седой. Мой могучий. Приди ко мне…»