Между

Темница Сархада распахнута, и до этого никому нет дела.

Поистине, прошлое умерло.

Лед вражды растаял, и в наш мир идет весна.

Хотел бы я увидеть лето.

* * *

На этот раз он не стал принимать волчий облик. Он шел к ней так, как обыкновенно ходил на охоту, разве что оружия при нем не было.

Весна была близка. Еще стояли холода, еще мели метели и вьюги выли на все голоса, перекликаясь друг с другом, – и всё же в мире что-то неуловимо изменилось. Он знал это, хотя и не нашел бы слов, чтобы объяснить.

Седой и не собирался пытаться выразить это словами. Он просто знал: она ждет. Она уже не спит.

Нетерпение гнало Волка вперед, с быстрого шага он перешел на бег, мчась босиком по глубоким сугробам. На нем был только килт, но желание жгло Охотника горячее жары и беспощаднее самых лютых морозов. Словно камень, выпущенный из пращи, он летел к ней.

Она стояла, облаченная в белые меха. Она протянула к нему руки и успела сказать лишь: «Мой Серебряный, я так ждала тебя». Он сжал ее в объятьях, жадно припал губами к губам, а потом повалил – прямо в мягкие, пушистые снега.

– Мой Зверь… – простонала она в восторге.

И Седой – сорвался. Его облик сменился сам собой: огромный белый волк зарычал от вожделения, утоляемого и неутолимого, она запустила руки в его густую шерсть, едва сдерживая крик боли и наслаждения; он содрогался на ней, а ее руки, властные и требовательные, ласкали его, приказывая: еще, еще!

Они оба устали не скоро…

…Седой бережно провел ладонью по ее лицу:

– Я так истосковался по тебе…

Она улыбнулась:

– Я тоже. Как твоя охота?

– Лучше, чем обычно… – Седой медленно гладил ее плечи, груди, – у меня в Стае еще один человек…

– Мертвый?

– Живой, – торжествующе усмехнулся Вожак. Разговор, еще мгновение назад безразличный, превратился в возможность похвастаться. – Отличный щенок: на его страх сбегаются твари со всего ан-дубно, так что нам вовсе не приходится их выслеживать. А этот мальчишка прекрасно умеет преодолевать свой страх, да к тому же неплохо стреляет…

Она слушала очень внимательно. Гораздо внимательнее, чем обычно слушают о делах своего возлюбленного.

– И он – человек? – она недоверчиво нахмурилась.

– Внук Рианнон, но от Там Лина… – Седой, медленно остывающий от любовных ласк, не заметил напряжения в ее голосе. – Ты же помнишь эту историю… он скорее человек, чем наш.

– Понимаю… – она медленно провела пальцем по его груди. Седой ответил ей блаженной улыбкой:

– Этой весной будет большая охота. На его страх всякой мерзости слетится… у-у-у, как стервятников на падаль.

– Ты рад этому? – проворковала она, гладя губами его щеки.

– Во всяком случае, – его ласки становились жарче и решительнее, – нам не придется рыскать по всем недрам ан-дубно в поисках добычи.

…И им снова стало не до разговоров.

… – Мой Неистовый, – шептала она, целуя его лицо, шею, плечи, – мой милый… Сколько бы их ни было у меня, ты лучше всех…

Седой отстранился, приподнялся на локте:

– Решила забрать у меня этого щенка? Будь осторожна: если что – Рианнон не простит.

Она улыбнулась – холодной властной улыбкой королевы:

– Сначала мне надо увидеть его. До Бельтана он всё равно будет служить тебе живой приманкой. А в Бельтан – поглядим, на что он может сгодиться.

Когда она вот так улыбалась, от нее было очень легко уходить. А уйти было необходимо.

Седой начал заворачиваться в белый килт:

– Прошу тебя, будь осторожна. Ссора между тобой и Рианнон – пожалуй, это единственное, что может вызвать страх – у меня. Истории с Пуйлом нам хватило на несколько веков, хотя, по мне, скорее ты вправе обижаться на Рианнон, чем она на тебя.

Она тоже встала:

– Я еще ничего не решила, любимый. И я не поссорюсь с Рианнон, обещаю.

– Хорошо, – он кивнул и невольно улыбнулся, взглянув на землю: там, где они только что сплетались в любовном безумии, не осталось и следа пышных сугробов, зато уже распрямляли свои стебли первые весенние цветы.

Она обвила руками его шею:

– Доброй охоты тебе, Вожак.

Он наклонился и поцеловал ее – жадно, словно хотел запастись счастьем любви перед долгими месяцами охоты в преисподней. Потом легонько оттолкнул и побежал прочь.

Не оборачиваясь. Он никогда не оборачивался.

За исполинской елью он свернул и исчез. Если бы кто-нибудь взглянул на снег, то за елью он не увидел бы никаких следов – ни человеческих, ни волчьих.

Но она не смотрела. Она распрямилась – как была, нагая, прикрытая лишь собственными волосами, – и вытянула руки ввысь, к неяркому золотистому солнцу.

Любовное наслаждение, наполнявшее ее, волнами расходилось по всей земле – пробуждая жизненные силы, заставляя ростки тянуться к солнцу, кровь – быстрее бежать по жилам, освобождая от зимнего оцепенения и мир людей, и миры волшебства.

Королева Риэнис смеялась звонко и счастливо – и эхом ее смеха становилась капель, и чириканье птах, и радость детей, начавших весенние игры.