Между

– Поднимайтесь, – мотнул головой Вожак, войдя в пещеру. Его длинные волосы взлетели белым крылом. – Выходим. Немедленно.

Тотчас смолкли все разговоры; охотники Аннуина, разом посерьезневшие, быстро вооружались.

Друст закинул за плечо лук и колчан… и неожиданно в нем всколыхнулось непонятное раздражение, в миг вытеснившее все иные чувства.

«Что я вообще делаю в этой Стае?! Почему я позволяю Седому командовать мной? Почему я побежал служить ему?! С какой стати? Что общего между мною и всей этой нелюдью?!»

Друсту понадобилось изрядное усилие воли, чтобы прогнать эти мысли. Они были бы уместны осенью, когда Вожак только позвал, но сейчас, когда внук Рианнон уже давно принял оружие из рук Седого Волка, – сейчас он связан с ним не меньше, чем некогда с Мархом. Сейчас таких вопросов не задают. Особенно перед походом.

Друст и не подозревал, что Седой отлично заметил его беспричинный гнев. Заметил – и украдкой облизнулся.

Кромка небытия: Седой

Я знал, что нам не придется выслеживать тварь, но не думал, что охота окажется настолько легка. Живые люди – бесценная приманка!

Загадочные они всё-таки существа. Способны отчаянно противиться другу – и с легкостью подставляют свое сознание, да что там – своё сердце – первой же твари ан-дубно

: на, владей мной, ешь меня, я буду рад нести тебя дальше!

Хорошо хоть этот Жеребенок справился сам… Он сильный, гм, по сравнению с другими людьми.

Вожак сейчас испытывал довольно странное чувство. С одной стороны, он отлично знал: подойди он сейчас к Друсту, просто хлопни по плечу, ободри, прояви внимание – и этот глупый живой освободится от снедающей его беспричинной ярости, которая на самом деле – очередная тварь, накопившая силы за зиму и тянущая свои щупальца к самой подходящей жертве…

Долг Вожака – помочь Жеребенку освободиться от твари.

А долг Охотника – напротив. Друст их уже вывел на добычу, хотя они и порога пещеры не перешли! И если ничем не помочь ему сейчас – до него дотянется еще не один морок ан-дубно!

Помочь?

Ни за что.

Охота важнее.

Жеребенок сам справится, не маленький. Но если он успокоится – они могут упустить парочку крупных тварей.

Или больше.

На этот раз не было погони сквозь ничто. Едва Охотники переступили порог пещеры, как руки сами собой потянулись к колчанам – и белые молнии стрел пронзили нечто омерзительное… Друст даже не успел толком разглядеть, что это было. Он уже давно привык стрелять в средоточие страха, а не тратить драгоценные мгновения на то, чтобы выяснить, каков зримый облик у твари и где у этого облика уязвимые места.

Седой скупо кивнул им, будто они и не одолели только что на редкость крупного монстра. Такого мощного, что он подполз к самой пещере… Но, похоже, Вожак считал иначе. Он повел их куда-то… становилось светлее. Воздух стал сырым, задул пронизывающий мокрый ветер…

Друст зябко поежился в килте, даром что не мерз в нем зимой. Но лучше любые холода, чем эта сырость, лучше любые снега, чем ледяная вода под ногами…

И сгинувшее было раздражение поднялось снова.

Седой шел впереди, Друст – одним из последних. И племянник Марха никак не мог видеть довольной усмешки на худощавом лице Волка.

В ан-дубно нет времени, и всё же нынешняя охота была заметно дольше других. Больше схваток, тяжелее битвы и на удивление короче поиски тварей.

У Седого не нашлось для Друста ни одного доброго слова. Да что там слова – ни взгляда, ни кивка. Словно и нет среди охотников сына Ирба!

От несправедливого равнодушия Вожака хотелось… хотелось… нет, Друст сам не знал чего. Хотелось сделать что-то очень плохое… или закричать, или громко выругаться, или даже ударить Волка – лишь бы обратить на себя внимание!

Разумом Друст понимал, что никогда не совершит подобного, что Вожаку сейчас не до него, что и с другими охотниками Серебряный не участливее. Да, разум понимал, – но смирять клокочущую в груди беспричинную ярость становилось всё труднее.

Кромка льда: Друст

Он погнал нас какими-то ледяными горами. Земля в сотнях ростов человека внизу, и тоже подо льдом.

И солнце – огромное, нещадно жгучее, будто сейчас не весна, а разгар лета.

Вот уж точно – разгар.

Не знаешь, как быть: глаза сами щурятся, чтобы не видеть этого зверского солнца, его пляшущих бликов на ледяных скалах… но тогда, неровен час, оступишься на подтаявшем льду и… и всё.

Зачем Седой потащил нас сюда?!

Ан-дубно всегда было тьмою, так почему оно обернулось чудовищным солнцем?!

И скалы эти – странные. Нигде ни выступа камня. Только лед, прозрачный и грязный, встающий на пути немыслимыми арками, ложащийся под ноги лабиринтами полупрозрачных путей и зияющими провалами.

Такого просто не может быть!

…но отчего не отпускает меня чувство, что я уже видел эти скалы?!

Это бред. Я о таком не слышал даже в песнях.

Но…

…сугробы. Такими у нас в Лотиане были подтаявшие весенние сугробы. По колено мальчишке высотой. Снег смерзался в лед, а лед подтаивал узорами.

Но тогда – что это?! Если мы идем по сугробам – то какой же высоты они?! Или… или мы сами стали мельче мошек?!

Мне страшно.