Между

Эссилт увидела, что ее тянет за подол маленький брауни, не выше локтя высотой, – очень старое, сморщенное, лохматое существо.

– Пожалеть? Кого? Что случилось?

– Королева, из-за тебя трясется весь замок. Ты так хочешь пройти сквозь эту стену, что кладка скоро рассыплется от твоего гнева, а в лесу буря ломает деревья. Королева, разве мы виноваты, что Сархад никого не впускает?

– Но я… – растерялась Эссилт, – я очень…

Она хотела сказать «я очень жду кольца», но посмотрела на несчастную мордашку брауни и договорила совсем другое:

– Я очень виновата перед вами, но что же мне делать?

– Займи себя новым рукоделием, пожалуйста. Это тебя успокоит. И замок перестанет дрожать.

Она послушалась старенького брауни и заставила себя начать новую работу.

Ковер, на который она потратила всё лето, она запрятала подальше, возненавидев его: так спешила его закончить, а он оказался не нужен. По крайней мере, не нужен так скоро.

Снова в покоях Эссилт застучал ткацкий станок, и хотя королева по-прежнему каждый день поднималась в галерею ковров, она заставляла себя думать о новом рукоделии. «В конце концов, – твердила она себе, – Сархад обещал закончить кольцо не раньше осени. А это может быть и зимой, и весной, и даже следующим летом…» От последней мысли ее сердце сжималось в комок.

Новое полотно из туманов было соткано, и королева принялась вышивать. У вышивки было одно огромное преимущество перед ткачеством: ею можно было заниматься в ковровой галерее, то и дело бросая взгляд на неподвижный пламенный узор.

Осень сменялась предзимьем, по галерее гуляли злые, пронизывающие ветра. Эссилт не замечала, что дрожит, – но она бы не променяла этот холод на самый теплый покой замка.

– Ждешь своего красавца? – вдруг услышала она.

Друст.

На нем был серый килт охотника, на боку – кинжал из белого дерева, за спиной лук. Сильно отросшие за это время волосы стянуты в хвост на затылке. Не сразу и поймешь, что это – человек.

В руках он держал нечто меховое и пушистое.

Эссилт встала, отложила шитье (туманная ткань соскользнула на пол) и подошла к былому возлюбленному:

– Он обещал мне помочь вернуться к Марху.

Друст мрачно усмехнулся, потом протянул королеве мех:

– Возьми. Здесь холодно, а я не удивлюсь, если ты проведешь на этой галерее всю зиму.

– Спасибо. Но откуда ты знаешь?

Друст мрачно усмехнулся:

– О тебе и твоем Сархаде болтают даже у нас. Он хоть красивый?

– Да, очень, но…

Друст подошел к ковру, всмотрелся:

– Действительно, вполне. Не будь у него такое злое лицо, я бы даже назвал его красавцем.

– Он не злой…

– Хватит разговоров. Я завтра ухожу с Седым. Может быть, вернусь к Самайну. Может быть, останусь на границе на всю зиму.

– Но если… Друст, если до Самайна я смогу вернуться в мир людей, что тогда?

– Тогда? Не знаю, – он ответил резче, чем хотел. – Ты вернешься к мужу, а меня в мире людей не ждет никто.

– Прости меня… – тихо проговорила Эссилт, взяла руку Друста, осторожно погладила.

И неожиданно для самого себя он спросил:

– Ты поцелуешь меня перед дорогой?

Эссилт испуганно вздрогнула.

Друст молча вырвал руку, развернулся и сбежал вниз по лестнице.

Кромка леса Ночных Елей: Седой

Сейчас его в первый ряд пускать нельзя. Пока не успокоится.

Нет, насколько же странные существа эти люди! – если они способны бояться, то они могут быть мудры или безумны, кто как; но если они теряют страх, то вместе с ним – и остатки разума.

Этот жеребенок от ярости способен полезть куда угодно… свернуть свою шею, а то и кого-нибудь из Охотников с собой прихватить.

Нет. Этого не произойдет. Пока не остынет – будет совершенно случайно оказываться в задних рядах. Он стреляет неплохо, от него и в последнем ряду польза.

Разбитое

Приближался Самайн, и весь Аннуин охватило радостное возбуждение. Кто готовился похвастаться новым нарядом, кто – новыми чарами, кто – новой недоброй шуткой. Мысли, мечты, замыслы заполонили замок, подобно тому, как человеческий чертог гудит от бесчисленных разговоров. Здесь творилось нечто похожее, но – в мире мыслей и чувств.

И лишь Эссилт была безучастна.

Ее даже и не пытались спрашивать – на нее легло клеймо отчуждения, прежде наложенное лишь на имя Сархада. Сейчас отстраняющаяся ото всех «человеческая королева» стала действительно чужачкой, далекой от Волшебного мира больше, чем в первые дни. Она предпочла им всем Коварного, предателя и преступника, она не скрывала этого – и ее чурались все, кроме самых ласковых и добрых фэйри да старенького брауни.

Эссилт не желала ничего этого осознавать. Уже второй месяц она проводила на галерее, которую успела возненавидеть. Аннуин теперь был для нее лишь темницей, откуда она хотела вырваться любой ценой. Сходя с ума от ожидания, она была готова винить в своем заточении всех – Арауна, Рианнон, даже Сархада, который солгал ей. Разум твердил королеве, что Сархад не обманывал ее, но безумие ожидания было сильнее любых доводов.

…миг, когда языки пламени на ковре сдвинулись, она пропустила.