Скалы вытянулись изящными башнями к небу, козьи тропки развернулись лестницами, уступы изогнулись стенами… и над громадой замка вдвое выше Тинтагела парили в золоте солнечного неба десятки орлов и орлят.
Эссилт побежала по лестницам, не чувствуя их крутизны. Здесь всё было пропитано волшебством полета, и королеве казалась, что еще миг – и ее ноги оторвутся от земли, и она побежит по воздуху, а незримая твердь будет держать ее… ведь это так просто – бежать
Она не заметила, как оказалась у подножия главной башни. Властитель Гверн-Абуи вышел ей навстречу.
На первый взгляд он напомнил ей Сархада… но нет. Просто все оборотни-птицы чем-то схожи. Гордый разворот плеч, властное лицо, высокие скулы, огонь в глазах. Учтивый наклон головы:
– Я рад приветствовать Королеву в моем замке. Чем могу услужить?
– Перинис, – выдохнула та, неотрывно глядя в небо. Земля осталась далеко внизу, небо здесь было везде, и сверху, и снизу, и со всех сторон… Небо, в котором можно парить – или мчаться сквозь него, раздирая в клочья воздух и слыша, как он с гулким хлопком смыкается за тобою каждый миг…
…Сокола, камнем упавшего с вышины, она проглядела. Эссилт очнулась лишь тогда, когда услышала почтительное «Моя госпожа?»
Эссилт что-то говорила о Мархе и Мирддине, даже забыв называть его Фросином, Перинис учтиво отвечал, властитель Гверн-Абуи согласно кивал… всё было правильно, и ни слова Эссилт не сознавала. Она жадно вбирала в себя ощущение полета, торопясь за несколько мгновений пережить все восторги, какие только возможны в просторе неба, пережить всё это снова, хотя бы в мыслях ощутить, как ветер бьет в лицо и спутывает волосы, и неважно, что здесь всё залито солнцем, а там была тьма, но будто снова летишь, и под тобою бездна, но это нестрашно, потому что
Последние поклоны. «Благодарю, великий Орел. Прощай».
– Подожди! – вдруг властно велел он.
Она вздрогнула.
Он развернул ее к себе – пальцы как когти впились в ее плечи. Так знакомо!..
– Я не могу видеть, как ты смотришь на небо. У тебя взгляд птицы с подрезанными крыльями. Мне больно от твоих глаз. Как будто мне самому перебили крыло.
Эссилт опустила взгляд.
– Ты хочешь неба – так что мешает? Садись мне на спину. Или, если хочешь, я возьму тебя в когти. Мы будем летать столько, сколько ты захочешь. Ну?!
Она зажмурилась, качнула головой, отказывая.
С языка рвались страшные слова: «Не с тобой».
– Ты Перинис потому что пернатый? Или пернатый потому что Перинис? – осведомился карлик, когда они остановились.
Они – это Фросин верхом на неизменной хрюшке и Перинис, летевший над ними. Хотя хрюшка трусила неспешно, юному соколу оказалось не так-то просто не отстать.
– А какая разница? – улыбнулся юноша, сменив облик.
– Хрю! – согласилась с ним свинья Аннуина.
– Ну вот… – обиделся Фросин. – Не успели познакомиться, уже против меня столковались.
Перинис замер, не очень понимая, как реагировать, а свинья подошла к карлику и примирительно пхнула его в бок.
– А твой дружок всё равно – свинтус пернатый, – буркнул Фросин.
– Спасибо, наставник, – кивнул тот.
– За что?
– За то, что принял меня в священное стадо Аннуина.
Фросин отвернулся, чтобы Перинис не увидел, насколько карлик доволен его ответами.
К болотам они пошли пешком. Фросин заявил, что хрюшка там хреново хряпнется, и Перинис предпочел не переспрашивать, что это значит.
От болот веяло жутью. Бояться сын Ллиан не умел, но ощущение опасности было слишком явственным.
Болота тянулись на восток… далеко. Так далеко, что соколиного зрения не хватало, чтобы различить восточный край.
– Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, – изрек Фросин и выразительно посмотрел на ученика. Тот пожал плечами. В самом деле, раз наставник привел сюда, то держаться подальше не получится. Ну а рассудок с жизнью – пока, вроде, всё на месте.
– Про собак знаешь? – спросил карлик.
– Немного.
– Они рождаются посреди трясины. Дороги туда нет. А щеночек мне нужен. Принесешь?
– Постараюсь.
– Нет, уж ты, пожалуйста, не старайся. Ты или за дело берись – или прочь катись.
– Прости, наставник. Я принесу. Что для этого надо?
– Запоминай…
Кромка болот: Мирддин
Человек любит бояться.
Можно это осуждать, но глупо говорить, будто это не так.
Человеку нравится видеть ужасное, чудовищное, гибельное – чтобы сознавать:
Поэтому лучше всего бояться в уютном кря… кри… кресле у камина…или у етого, как его… еле-визора. Странные такие слова из будущего.
Страх гонит кровь по жилам, будит сонную душу… а уж когда этот страх понарошку – то совсем здорово.
Так уж они устроены – люди.
Вот и я хочу получить кусочек страха. Самого настоящего. Порождения
Получить и приручить. А в свой час – и подарить. Такой жутенький, такой кошмарненький, такой прирученный страх!