Между адом и раем

— Мажордом сказал мне, что вы больны и не можете спуститься к завтраку, — сказал Жуков.

— Мне уже гораздо лучше, — сказал Голголкин. Опершись на подушки и обхватив своей пухлой розовой рукой двух девиц, он добавил: — Такой здесь гостиничный сервис.

— Фидель предстанет перед телекамерами через три часа. Он отказывается покидать пост. Двое братьев де Эррерас хотят застрелить его прямо на съемочной площадке.

— У меня проблем еще больше, чем у него, — сказал Голголкин и осушил стакан апельсинового сока, смешанного с водкой.

— Верно. Новый команданте, генерал Мансо де Эррерас, хочет видеть вас немедленно.

— Где он?

— Я пришел, чтобы доставить вас к нему. Лучше попрощайтесь со своими игривыми подружками и пойдемте со мной.

— Жуков, мне нужна помощь. Я такого натворил. Возможно, я — покойник. Но вы мой должник, Жуков. Ведь это благодаря мне в вашем распоряжении оказался такой чудесный корабль.

— Сделаю что смогу. Но учтите, теперь я служу не России, а Кубе.

— Этот ублюдок Хок во всем виноват! Он вынудил меня рассказать. Это не от водки у меня язык развязался. Я клянусь. Он хотел убить и меня, и Григория.

Жуков отвернулся, чтобы не видеть жалкого спектакля, который разыгрывал перед ним этот толстяк. Голова его была занята другими мыслями.

— Одевайтесь, он ждет. Я пока постою снаружи.

Голголкин вздохнул, вылез из кровати и натянул плавки с изображением гаванских сигар. Подняв с пола белую рубашку, накинул ее на плечи. Внутри у него все медленно сжималось от страха.

Голголкин не надеялся увидеть сегодня закат. Он повернулся к девицам, все еще лежащим у него в кровати.

— Если вернусь живым, на закате поплаваем вместе, — и потрепал обеих женщин по голове. Улыбнувшись, он вышел на солнце. Жуков ждал его.

— Пойдемте, — сказал Жуков и двинулся вперед по глубокому песку пляжа, на котором росли пальмы. Голголкин едва поспевал за ним.

— Куда мы идем?

— К тому пляжу. Видите то большое желтое здание под пальмами, где стоит охрана? Там содержатся Фидель и его сын Фиделито. Их будущее представляется очень смутным, как, впрочем, и ваше.

— Нет нужды мучить меня.

— Веселей! Обстоятельства пока складываются в вашу пользу. Двое братьев де Эррерас хотят убить Фиделя и лишь один — вас.

Они подошли к серповидному изгибу пляжа, окаймленному пальмами. Мансо сидел, опершись спиной об одно из деревьев, и тихо курил. Рядом с ним был воткнут в песок мачете.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он. Жуков перевел.

— «Кохибу»? — спросил он, вынув портсигар и предложив обоим по сигаре. — Любимые сигары вождя.

— Нет, спасибо, — ответил Жуков за двоих. Лицо Голголкина и без сигар уже позеленело.

— Товарищ Голголкин, — сказал Мансо, подняв глаза и посмотрев на торговца оружием. — Мне очень жаль, что у вас плохое самочувствие.

Русский кивнул. Он наклонился и упер руки в колени. Казалось, он не может говорить.

— Это должно помочь, — сказал Мансо и взял большой спелый кокос, лежавший в песке прямо перед Голголкиным.

— Мачетерос говорят, что кокосовое молоко обладает чудодейственной силой, — сказал Мансо. — Оно может излечить практически от всего. Надо лишь срезать верхушку ореха и выпить его содержимое. Вот так.

Пока Жуков переводил, Мансо подбросил плод высоко в воздух, подождал, пока он поднимется до мертвой точки и начнет падать, и в этот момент выхватил из песка мачете. Лезвие мачете отразило яркий солнечный свет и врезалось в кокос, сняв примерно треть его верхушки. Мансо свободной рукой подхватил орех, и немного молока брызнуло на колени Голголкину.

— Излечивает, как я говорил, почти от всего, — сказал Мансо, вставая на ноги и передавая кокос Голголкину, — но, к сожалению, не может излечить от трусости. Пей!

— Полковник, пожалуйста! Я прошу вас…

— Заткни свой рот. Я сказал пей! — Мансо подошел к нему вплотную и прижал к горлу мачете — появилась тонкая красная линия. — Пей!

Голголкин посмотрел на Жукова умоляющим взглядом, но все-таки плеснул немного молока в свой дрожащий рот.

— Вы, должно быть, удивлены, почему до сих пор живы? — продолжил Мансо, отпустив его.

Голголкин, опустив голову, прошептал:

— Да.

— Было совершенной глупостью возвращаться сюда, на Telaraca, Голголкин. Можно даже сказать — самоубийством!

— Я — я хотел предупредить вас по поводу американцев. Доказать свою преданность. И этот Хок — помочь вам его…

— Молчи! Во-первых, ты выдал меня этому проклятому англичанину, — сказал Мансо. — Потом твои дружки из русского консульства каким-то образом умудрились сорвать обычное убийство! Взорвать какого-то официанта вместо того, кого было нужно! И тем самым натравить на нас ищеек из ФБР и ЦРУ! В момент, когда моя страна находится на пороге великих свершений? Развлекаешься в кровати с какими-то шлюшками и пьянствуешь?

— По совести говоря, полковник, — сказал Жуков, переведя, — он был…

— Совесть? Не надо пока о совести. Я еще не закончил с этой трусливой свиньей. Он все еще слушает меня? — Мансо заставил мужчину проглотить еще немного кокосового молока. — Он хоть слышит меня вообще?