Между адом и раем

Жуков кивнул, глядя, как Голголкин с покрасневшими глазами, испуганно вздыхая и хныкая, глотал и сплевывал беловатую жидкость на песок.

— Он слышит.

— Скажите ему, что у него есть последний шанс. Один. Он понимает меня?

— Он говорит, что сделает все, полковник. Он готов даже умереть, чтобы оправдаться перед вами.

— Да, возможно, так и будет. Слушай очень внимательно. Я хочу нейтрализовать этого Хока. Мне не нужно, чтобы он совал свой длинный нос в мои дела. Мои люди в Вашингтоне говорят, что Хок вернулся со своей женщиной на Экзумы.

Голголкин пробормотал что-то неразборчивое.

— Он хочет убить этого Хока ради вас, полковник, — сказал Жуков. — Он клянется, что принесет вам его голову или погибнет сам.

Мансо бросил вниз орех и посмотрел на шелестящие на ветру прибрежные пальмы.

— Я буду держать в руках голову Хока, поверь мне, Жуков, так и будет. Но пока что это невозможно. У Хока слишком много друзей в Белом доме. Мне все равно, как это произойдет, но Хока нужно убрать из поля зрения на некоторое время, чтобы наказать после.

— У Родриго есть план. Он говорил о каком-то похищении…

— Родриго рассказывал мне о своем плане. Нужно воспользоваться им. Родриго просто гений в подобных вещах, командир Жуков. Этот человек — мой самый преданный и надежный союзник. Держитесь к нему ближе.

— Да, команданте, он уже ждет меня на борту «Хосе Марти». Мы отплываем к Экзумам через три часа. Сразу после церемонии посвящения.

— Вы меня не подведете. И Родриго тоже. Вы же меня хорошо понимаете, Жуков?

Жуков кивнул.

Мансо заткнул мачете за пояс. Собираясь уходить, он ударил Голголкина кулаком в нос. Звук хрустнувших костей и текущей крови вызвал на лице Мансо улыбку — первую за все утро.

— Не пройдетесь со мной, командир? — спросил он Жукова.

Мансо с русским подводником пошли вдоль пальм, оставляя рыдающего на песке Голголкина позади. Они направились к желтому зданию. Вождь скоро должен был прибыть. После обилия успокоительных препаратов, которые Кастро употребил вчера вечером, Мансо распорядился сделать ему на рассвете инъекцию метамфетамина.

— Я хочу поговорить с вами об одном деликатном деле. Можно мне рассчитывать на конфиденциальность?

— Конечно, не сомневайтесь.

— Вопрос касается моего брата, адмирала де Эррераса.

— Да, команданте.

— Он — как бы это сказать — непредсказуем. Хорошо было бы, если б вы присматривали за ним. Я сказал Родриго то же самое.

— Понимаю.

— Флот принадлежит ему, а «Хосе Марти» — вам. Вы понимаете?

— Да, команданте.

— Готовы ли кубинские офицеры из тех, кого вы набрали, к походу?

— Им еще надо многому научиться, но они страстно желают идти в бой.

— Они полностью под вашим командованием, — сказал Мансо, извлекая из кармана сложенную в несколько раз стопку бумаг.

— Учебное плавание «Борзой» станет вашим первым заданием в составе кубинского флота.

— Большое спасибо, команданте!

— Я предоставляю вам провести последние приготовления перед первым боевым выходом. А теперь мне надо поговорить с вождем.

Он нашел вождя у кровати, тот сидел, обхватив голову руками. Поднос с завтраком стоял нетронутым на столе у открытого окна. Мансо взял стул и сел перед стариком.

— Вождь, — сказал Мансо, — я хочу вам кое-что показать.

Команданте посмотрел на него красными глазами.

— Мне больше не на что смотреть, — произнес он.

— Нет, вам нужно еще посмотреть на это. — Мансо передал ему пожелтевший конверт с бечевкой на сургучной печати.

— Что это?

— Откройте.

Его пальцы тряслись, когда он распечатывал конверт. Кастро что-то бормотал, но Мансо не прислушивался. Он следил за глазами старика, когда тот вынимал стопку выцветших черно-белых фотографий.

— Мерседес Охоа, — сказал вождь.

— Вы узнали ее.

— Конечно.

Он держал фотографию прямо перед собой. Мансо видел ее тысячи раз.

Двое молодых любовников стояли у лагеря в Сьерра-Маэстра, взявшись за руки. Женщина молода и прекрасна. Она освещена лучами солнца. Мужчина тоже улыбается. Он полон могущества, словно завоеватель, пришедший из джунглей. У него глаза победителя.

— Есть и другие снимки, вождь, — сказал Мансо. — Посмотрите их.

Фидель поднял глаза и увидел, что Мансо нацелил дуло золотого пистолета прямо ему в сердце. Он вздохнул и аккуратно положил фотографии на кровать.

— Так, значит, это правда, — сказал Кастро.

— Вы знали?

— Подозревал.

— Моя мать была для вас никем. Вы просто воспользовались ею, как куском плоти, и оттолкнули.

— Это неправда.

— Лжец!

— Думай что хочешь. Застрели меня. Но пощади Фиделито.

— Да, конечно. Вашего настоящего сына.

— Я прошу тебя — пощади его.

— В таком случае я хочу, чтобы вы, на благо государства, сказали перед камерами то, что я вам написал. И тогда, если вы все еще будете желать смерти…

— Ты исполнишь последнюю волю отца — сын останется жить, отец умрет. Клянешься?

— Клянусь, отец.

35

Рафаэль Гомес играл на полу с дочерьми в куклы, и в это время зазвонил телефон. Рита подняла трубку после третьего звонка. Она была на кухне, готовила любимое блюдо Гомеса — цыпленка с рисом.

— Тебя, дорогой, — сказала она.