Между ангелом и бесом

— Это он,— удовлетворенно произнес брюнет.

— Почему ты так уверен? — Брови блондина все-таки юркнули за край головного убора.

— Сам посуди — такой дворец в этом захолустье мог построить только настоящий король! — Брюнет оглядел гостиную так, словно мог видеть в темноте.— Точно он!

— Ребята, вы типа это, барабаньте скорей! Три часа утра, я спать хочу. —  Полухайкин зевнул.— Да­вайте взрывайте, что еще осталось, и баиньки.

— Он имеет в виду тамтамы? — Блондин повер­нулся к чернявому.— На чем барабанить?

— А вот это мне по барабану.— Первый новый русский города Зелепупинска снова зевнул.— Глав­ное, чтобы быстро.

— Ну что, начнем? — спросил белобрысый.— Сам просит.

Брюнет кивнул. Гости встали с дивана, подошли к измученному ночными событиями Полухайкину и, подхватив его под локотки, вознеслись.

Именно так описывала эту картину братве и ми­лиционерам подруга Альберта Ивановича. Она вошла в комнату как раз в тот момент, когда троица взлетела под потолок и исчезла, оставив после себя голубое свечение.

— Сгорел, как есть сгорел. Синим пламенем,— трактовали это событие бабульки на окрестных лавочках.

Вознесен,— утверждали члены местной рели­гиозной общины.

Сам Полухайкин ничего ню почувствовал. Просто моргнул — и вместо привычной гостиной перед ним предстала средневековая зала, в дальнем углу которой стояла кровать королевских размеров. С кровати доносился богатырский храп. Стены, сплошь увешанные гобеленами, поддерживали находившийся где-то далеко потолок. Пол был покрыт коврами. И только приветливо танцующий огонь в камине напоминал о доме.

— Приехали,— почему-то шепотом сказал брю­нет.— Буди ворюгу.

Блондин на цыпочках подошел к постели, но лапти зацепились одна за другую, и он грохнулся на пол, по пути опрокинув ночной горшок.

— Вас сразу на куски рубить или вы так запомните, что раньше обеда меня будить нельзя? — басом ска­зал кто-то. Из-под одеяла выдвинулись две ноги с грязными пятками и одна рука, которая эта пятки почесала. — Уйдите с глаз моих, остолопы!

— Смотри, ангелок, Рыжий за десять лет ругаться по-королевски научился! Пошли отсюда, может, он за следующие десять лет править страной научится?  — съязвил Гуча.

С кровати упал ворох одеял, покрутился по полу и развернулся, выпустив на волю рыжую голову с разноцветными глазами.

— Пришли, — выдохнул Самсон и поднялся.

Из тонкого паренька вырос сильный мужчина. Мышцы перекатывались под загорелой кожей. Плечи развернулись вширь. Разноцветные глаза сияли, но плутовское выражение лица не изменилось. И пальцы остались прежними — тонкими и гибкими.

— Что это с вами? Ограбили, что ли? Вырядились, как чучела на огороде?

—Ты на себя посмотри, нудист несчастный, подтяну за базар! — ожил вдруг Альберт.— Че, вообще, происходит-то?

Объясняли долго и путано, перебивая друг друга. Полухайкин наконец ухватил суть проблемы, нахмурил брови и подвел итог:

— Что же это получается? Я роднится в королевской семье, наследник престола, мне  полагались по рангу няньки, гувернантки, любящие родители. Вместо этого какой-то  научный червь обеспечил пионерское детство в Зелепупинском детском доме и вытекающую оттуда криминальную юность? Из принца подкидыша сделали? Урою!!!

— Во-во! И я о том говорю. Представь — вора королем сделали? У меня это королевство знаешь, где стоит? Вот где! — Самсон стукнул ребром ладони по горлу.  Он уже надел штаны и сапоги. Откуда-то из-под матраса выудил старую синюю рубаху, в которой, как помнили друзья, было множество потайных карманов, натянул ее на себя и счастливо рассмеялся: — Ну, наконец-то свободен! Сегодня же, не задерживаясь, к цыганам!

— А задержаться придется, висельник. Введешь нас в курс дела, сыночка маме представишь, поможешь исправить ситуацию, а потом иди на все четыре стороны. — Гуча с удовольствием  наблюдал, как улыбка сползает с конопатого лица. — Вещи наши целы?

— Куда им деться? — Экс-наследник снова нырнул в постель и выудил из-под матраса два узелка с одеждой и торбу, слегка попорченную мышами.

Альберт Полухайкин, выбитый из колеи таким поворотом судьбы, присел у камина  на мягкий ковер и подумал о том, не сошел ли он сума. Потом решил, что спит, и ущипнул себя за руку. Не помогло — перед ним стояли все те же барабашки.

Брюнет успел переодеться и теперь выглядел очень представительно. Белая рубашка подчеркивала красоту смуглого лица. Красный плащ складками струился  с широких плеч, а тонкую талию плотно облегал серебряный пояс в виде змейки с изумрудными глазками. Белая лента на лбу поддерживала черные, как смоль волосы.

Блондин, которого, как понял Альберт, звали Бенедиктом, возился с застежками шитого золотом кафтана попугайской расцветки. Сапоги со шпорами, тоже злотыми, валялись рядом.  Блондин шевелил пальцами, высматривая коски. Наконец, управившись с одеждой и обувью, он надел на голову шляпу с длинным фазаньим пером, лихо заломил ее набек­рень и улыбнулся.

— Как я соскучился… — сказал он. Почему имен­но, пояснить не успел, так как дворец очень сильно тряхнуло.

— Что это? — спросил Гуча.