Между ангелом и бесом

— Непобедимая твоя это, — ответил Самсон. — Брунгильда, век бы ее не знать! Столицу в осаде держит, какой год жить не дает, тигра недорезанная!

— Из-за чего война? — поинтересовался Бене­дикт и выглянул в окно. В бойницу немедленно влетел увесистый булыжник и, задев кончик пера на шляпе, врезался в гобелен на противоположной стене.

— Я о ней был лучшего мнения,— усмехнулся Гуча. — Что ж она, столько лет осаждает город и взять его не может? Тоже мне, воительница!

— На кой ей этот город? — вздохнул Самсон. — Город я бы ей давно отдал, но ей ты нужен.

— Я?

— Именно! У нее, видите ли, сын без твердой отцовской руки растет. Можно подумать, что у самой мягкая женская лапка.— Рыжий потер шею, явно вспоминая ручку Брунгильды.

— Какой сын? — прохрипел Гуча, чувствуя, что сюрприз его не обрадует.

— А какие сыновья бывают? Маленький, чернявый, глазки вострые, умен не по годам, весь в папу. На что я в детстве неуправляемым был, но до твоего отпрыска мне, поверь, далеко! Чертенок, да и только! Он как-то раз ко мне во дворец пробрался, так тут неделю все на ушах стояло, пока выловили. То малыш как малыш, а то, бывает, глянешь мельком — а у него рожки на голове растут и хвостик из-под одежды выглядывает. А Бруня твоя Непобедимая совсем го­лову ему задурила — все сказки про отца расска­зывает. Гуча Великий — то, Гуча Великий — се. Тьфу! Вот он у нее от рук и отбился — все папку ищет. Жалко, конечно, малец-то не виноват. — Сам­сон смахнул слезу и посмотрел на бледного Гучу.

Тот открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, из глотки вылетали шипящие звуки, которые никак не хотели складываться в слова.

— Ну ты гад,— выдал свою оценку событий Полухайкин.— Да ты знаешь, что такое без папки расти?! Все обижают, заступиться некому! Да что там, по понятиям жить только папка научит! Ты сегодня же приступишь к выполнению родительских обязанностей!

— Ты поставь его на пол-то,— попросил разъя­ренного Альберта ангел.— Поставь. Он сам не знал, что у него сын растет. Подожди, сейчас осознает, прочувствует и приступит к воспитанию.

Будущий правитель столицы отпустил впавшего в ступор Гучу. Тот, глупо улыбаясь, забормотал:

— Сын. Надо же, у меня сын! Уже, наверное, бо­льшой, гукает и головку держит...

— Мозги у тебя гукают,— засмеялся Самсон.— Я что тебе говорил, девять лет мальчишке, он скоро девок начнет щупать. Головку держит... Когда он рядом — взрослые голову держат, причем двумя руками — чтобы крыша не поехала!

— Мексиканский сериал, в натуре.— Полухайкин почесал бритый затылок.— Там тоже потерянных де­стей штук пять на серию.

— Не знаю, как в Мексике, а здесь точно порядок навести надо.— Бенедикт вдохнул полной грудью и подставил лицо лучам восходящего солнца.— Госпо­ди, как же я соскучился по этому миру. Как хорошо быть живым!

— Тут еще одна неувязка вышла,— смущаясь, ска­зал Самсон.

— Какая?

— Помните, как мы от бультерьерши сбежали?

— Разве забудешь! — рассмеялся черт.— Ангелок таких дел наворотил, что ой-ой-ой!

Действительно ой-ой-ой. Кочевники, они лю­бого пола кочевники. Когда у них мужиков не стало — к соседям хлынули. То набег, то налет. Мужское население тает на глазах. Люди на улицу боятся выйти. У нас, в столице, безопасно — нас Брунгильда завоевывает, а вот в Рубельштадте совсем дела плохи. Слышал, что их короля одним из первых выкрали  амазонки   проклятые.   Марта   сама   королевством управляет.

— Да, дела. — Бенедикт снова подошел к окну и вгляделся в палаточный лагерь на горизонте. Там тушили костры, готовясь к новому дню осады.

— Как она?

— Марта? Да замуж хочет, годов ей много, старая дева уже. Сейчас бы рада была, да не за кого.

— Что, так плохо? — Гуча присел на корточки рядом с Полухайкиным.

— Хуже некуда,— тяжело вздохнул Рыжий и сел рядом.                                   

Дворец опять тряхнуло, противно звякнули стек­ла, те, что еще были целы.

— Ты б сказал Бруне, что я здесь, пусть обстрел прекратит.

— Я что, на самоубийцу похож? — ухмыльнулся Рыжик.— Раз ты здесь, сам и скажешь.

Двери с треском распахнулись — в помещение вплыла королева-мать. Она широким мужским ша­гом пересекла комнату и остановилась напротив си­дящей у стены кампании. Маленькие, похожие на черные бусинки глазки вцепились в Альберта. Тот медленно встал и прошептал почему-то пересохшими губами:

— Здравствуйте...

— Сынок! — совсем не по-королевски заголосила Августа и бросилась на шею вновь обретенному сыну.

— Маманя,— благоговейно прошептал Полухайкин, прижимая старую женщину к груди.

— Верило мое материнское сердце, что ты вернешься. Ночи не спала, глаз не смыкала, все о тебе думала…

— А чей же храп из вашей спальни слышался? — поддел королеву Августу ее предыдущий сын — Самсон Разноглазый.

— Замолчите, остолоп,— высокомерно проговорила королева и возобновила причитания: — Как подумаю о тебе, сердце сожмется, а перед глазами стена огня видится. Столько лет ты в опасности был!

— Зря переживали, маманя,— у меня там пожарка своя была,— смущаясь, успокоил ее сын.

— Мамань,— продолжал тем временем издеваться Рыжий,— а когда меня увидели, сердце ваше тоже екнуло?