Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

– Я не позволяю! Не позволяю! – дважды сделал заявление Петропавел.

– Вот и пеняйте на себя. Хозяин барин!

– Но… получается, тут вообще верить никому нельзя! Между прочим, и Вам в том числе.

– Я Сон, с меня взятки гладки. Снам хочешь верь, хочешь нет, знаете ли…

– Так мне не целовать Спящую Уродину? Не устраивать всего этого… с Бон Жуаном и прочими? Инсценировка, значит… Да где же Вы?

– Я, как бы это сказать, блуждаю поодаль, – такой ответ услышал Петропавел. Но это был ответ на последний его вопрос – вопрос, для него, кстати, не очень важный. А о Спящей Уродине – ни слова.

Петропавел подождал сколько вытерпел и, не дождавшись, пристальным взглядом исследовал пустоватые окрестности Белого Света, чтобы… Ничего давно уже не осталось от всех его «чтобы» – и от этого последнего «чтобы» тоже ничего не осталось.

– Зачем я живу? – с отчаяньем почти крикнул он.

– Вот хорошая постановка вопроса, – одобрил издали Блудный Сон. – Теперь бы только не ответить на него – и тогда Вы само совершенство.

– Можете считать меня совершенством прямо сейчас, – грустно пошутил Петропавел. – Я не отвечу. – Он вздохнул. – Выработали мы замечательный план со Слономоськой, чтобы я мог в конце концов поцеловать эту пресловутую Спящую Уродину, если она, конечно, предпочтет меня…

– Чтобы? – Блудный Сон даже задержался на мгновение – впрочем, виден не стал все равно.

– Чтобы она пробудилась от сна…

– Чтобы?

– Чтобы, пробудившись от сна, встала и освободила мне дорогу!

– Чтобы?

– Да что ж Вы заладили-то, ей-Богу!.. Чтобы по этой дороге мне уйти домой и – жить дальше! Но всех этих «чтобы» уже не существует.

– Жить дальше – и только-то? Живите дальше здесь… где это тоже не возбраняется!

Петропавел усмехнулся:

– Интересное дело! Чего ради мне здесь жить, если у меня вообще-то дом есть? И потом, другие у меня планы, понимаете?

– Понимаю, чего ж тут не понять! Человек предполагает, а Бог…

– Вы думаете, это… Бог вмешался?

– Экий Вы, однако! Что за формулировки – «вмешался»? Вы бы хоть понимали, что Бог не может вмешаться, потому как вмешиваются обычно в чужие дела. А для Бога нет «чужих дел», ибо все в руках Божьих, – о каком, извините, «вмешательстве» идет речь? Стало быть, просто-напросто Ваши прежние планы не соответствовали Божьему промыслу. Вы ошиблись… ошибались

– и только.

– Все время ошибался?

– Все время.

– И как же мне теперь? – Петропавел пристально вгляделся в пространство: на секунду ему показалось даже, что он увидел Блудного Сона.

– Вернуться к началу, дорогой мой! Что там было в начале, ну-ка?

– В начале было… слово!

– Вот к слову и вернитесь.

– К какому-то определенному слову?

…М-да, такого продолжительного периода чужого смеха Петропавлу еще не приходилось переживать. Но переживал он его, к чести сказать, мужественно. И дождался-таки исхода. Исход был таков:

– Вне всякого сомнения, дорогой мой, Вы все еще спите, – сказал Блудный Сон. – Вы спите, и я Вам снюсь.

– А другие? Другие тоже приснились?

– Ну, это Вы уж у других и спросите.

– А вот… что касается Вас, долго Вы еще будете мне сниться?

– Не знаю, а что?

– Да нет, просто… Просто все совсем иллюзорно стало.

– Иллюзорно и было, только Вы не замечали. А теперь… теперь я Вас поздравляю.

– С чем?

– Ну, как же, заметили все-таки! Многие вообще ничего не замечают. Так и живут, думая, что правда живут.

– А на самом деле?

– А на самом деле, теле, тили-тили, тили-бом!

– Поконкретнее, прошу Вас! – взмолился Петропавел. Раз взмолился, два взмолился… Но никого больше ни рядом, ни поодаль не мелькало. Зато упал на одну из протянутых ладоней Петропавла невесомый какой-то предмет. Оказалось, живой. Мошка. Тля. Чепуха на палочке. На четырех палочках.


От килограмма к килограмму и так далее 

– Привет, – кисло сказал Петропавел, ничего в ответ не ожидая. И зря.

– Привет, – еле слышно пискнула чепуха. – Не узнал?

– Как-то… не очень, – сэтикетничал Петропавел.

Чепуха тонюсенько рассмеялась:

– Да и как узнаешь! Пустяк живого веса, ничтожество, блудный сор…

– Блудный сор?  – Петропавел насторожился.

– Это я так… образно выражаясь. Вообще-то мы уже встречались – я еще обещал следить за тобой. Ладно, не мучайся, я Грамм Небесный.

– Я с Гномом знаком Небесным, – внес ясность Петропавел.

– Раз ты с Гномом знаком, то и со мной, выходит, тоже: я часть того Гнома. Грамм, если быть точным.

Петропавел чуть не застонал.

– Нечего застанывать. Эка невидаль – Грамм Небесный! Не Килограмм ведь – Килограммом бы тебе руку-то отшибло!.. Да и не узнал бы ты меня, предстань я тут как Килограмм Небесный.

Петропавел сознался, что действительно не узнал бы.

– Ну вот! А я между тем… и этим честно за тобой следил.

– Между чем и чем?

– Между Сциллой и Харибдой, между молотом и наковальней, между городом и деревней, между умственным и физическим трудом! – с горячностью выкрикнул Грамм.

Петропавел чуть было не зааплодировал, но в последний миг опомнился:

– Вот прихлопнул бы я Вас – и поминай как звали! Кстати, получается, звали-то – как? Гном, Грамм?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение