Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

Петропавел перебрал в уме все известные ему способы убийства коней, потрясшие его, между прочим, своей жестокостью, и остановился на самом безобидном – том, которому соответствовала речевая формула «Капля никотина убивает лошадь». Стало быть, достать эту каплю никотина – и убить ею данную конкретную лошадь, всего-то и дел!

Развязной походкой Петропавел подошел к кому попало – как выяснилось, к Пластилину Бессмертному (дольше обычного задержавшемуся в образе некоего Папаши) – и сказал:

– Папаша, закурить не найдется? – после чего тут же, на месте, и получил затрещину. – Извините, папаша…

– It does not matter at all! – был странный ответ бессмертного, но не того полиглота.

Хуже всего, что новые качества старых знакомых Петропавла перемешались в полном беспорядке и вычислить линии поведения новых знакомых теперь оказывалось явно невозможно. Приходилось обращаться наобум и – не предвидеть последствий.

– Вы не курите? – спросил Петропавел у того, кого Грамм Небесный отрекомендовал ему как Летучего Жуана.

– Я летаю! – с собственным достоинством ответил тот и улетел, дав тем самым понять, что летание и курение – это в точности как гений и злодейство.

– Закурить даст кто-нибудь или нет? – Вопрос Петропавла прозвучал зычно.

– Ну, что ты прикопался ко всем и каждому? – воскликнуло Смежное Дитя и коротко предложило: – На!

– Спасибо, детка, – даже растрогался Петропавел, вынимая из протянутой ему пачки «Marlboro» две сигареты «Пегас».

– Две штуки? Ну, пурга!.. – обиженно возопило Дитя. – А морда не треснет?

– Надеюсь, что треснет, – признался Петропавел и загадочно добавил: – У кого-нибудь.

– Хорошо бы, у тебя треснула! – мечтательно произнесло Смежное Дитя, впрочем сразу же утрачивая интерес к Петропавлу.

А тот твердым шагом подошел к коню Всадника Лукой ли и не церемонясь засунул обе сигареты в ржавшую от преждевременной эмоции пасть животного. Животное чавкнуло с приятным аппетитом, после чего упало и стремительно издохло. Всадник Лукой ли кубарем скатился в траву и из травы изумленно взглянул на Петропавла.

– Что Вы сделали и зачем Вы это сделали? – Такой подробный вопрос задал Всадник Лукой ли, видимо более разговорчивый, чем Всадник-с-Двумя-Головами.

– Я убил лошадь каплей никотина. Или двумя, – с ответственностью за происшедшее заявил Петропавел.

– Вот идиот! – восхитился Всадник Лукой ли и обратился ко всем присутствующим со словами: – Он убил лошадь каплей никотина. Или двумя.

– Вот идиот! – поразились присутствующие.

– Наша кавалерия на время выведена из строя, – трезво пискнул Грамм Небесный. – Это и Ежу понятно. Эй, Еж!

Ничего, видимо, не подозревая. Еж вышел из-за пенька.

– Тебе понятно?

– Мне все понятно, – опять не солгал тот.

– Ату его! – вскричал Бон Слонопут – невысокое существо, то худевшее, то толстевшее прямо на глазах, – и, забыв о потере кавалерии, все бросились за Ежом.

Петропавел понял: его промедление подобно смерти Ежа – и со всех ног припустился вослед охотникам.

Вскоре стало ясно, что угнаться за Ежом проще простого: маленькие пятки млекопитающего мелькали отнюдь не со скоростью света. Петропавел догнал преследуемого практически моментально.

– Я буду защищать тебя! – на бегу поклялся он Ежу.

– Зачем?.. – От изумления Еж остановился. Охотники, как ни странно, – тоже.

– Ну, для того… – Петропавел растерянно смотрел на преследователей.

– Еж, – крикнул солидный Остов Мира, страшно похожий на Пупа Земли, – долго ты еще намерен прохлаждаться? Тут многие уже утрачивают охотничий азарт.

– Прошу извинить! – гаркнул Еж и, искоса взглянув на Петропавла – очень

подозрительно, снова дал деру. Охотники, с гиканьем и улюлюканьем сорвавшись с места, одною общею пулею промчались мимо Петропавла – Пеший Всадник Лукой ли только буркнул: «Ты зачем моего коника замучил?» Впрочем, ответа дожидаться не стал.

С минуту Петропавел постоял молча, думая о том, как это все-таки низко – преследовать беззащитное существо, даже с его согласия… Однако нежданно-негаданно в нем самом взял и проснулся охотничий азарт. Проснулся и – принял безобразные формы.

– Лови-и-и! – почти завизжал Петропавел и в несколько прыжков опередил ошарашивающихся на бегу охотников. Когда до Ежа оставалось уже рукой Петропавла подать, преследователь сбросил куртку и, раскрутив ее над головой как лассо, метко бросил вперед. Куртка накрыла Ежа. Бедняга сделал шаг-другой и – замер. Взявшись за рукава, Петропавел поднял куртку, имевшую вид мешочка с Ежом.

– Я поймал его! Он здесь!

Снова остановившиеся охотники с весьма и весьма почтительного расстояния исподлобья взирали на Петропавла. К протянутому мешочку с Ежом никто не подходил.

– Вот же он, Еж… – акцентировал Петропавел. – Охота закончена, ура!

– Выпусти Ежа, садист! – сказал вдруг двумя опять одинаковыми голосами энергичный всё-таки старикан, Ой ли-с-Двумя-Головами.

– Почему? – Петропавел стоял как Килограммом Небесным пораженный. – Он же выпендривался…

– Это не твое собачье дело. Это наше и его собачье дело.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение