Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

Впрочем, «дошло» – это, конечно, сильно сказано. Так говорят тогда, когда человек отчетливо осознал то, чего раньше не осознавал. В данном же случае человек (Петропавел, разумеется) как не понимал ничего, тем более отчетливо, – так, честно говоря, и не понял. То есть еще хуже: теперь ему казалось, что не понимает он гораздо больше, чем прежде. Между прочим, объяснить непонимание ничуть не проще, чем понимание. Понимание, кстати, можно вообще не объяснять: понимаешь – и понимай себе. А вот что касается непонимания… Ужасно утомительно объяснять, например, чего именно ты не понимаешь: ведь то, чего ты не понимаешь, надо сначала как-то назвать… а как оно называется – поди выговори!

Впрочем, случай с Петропавлом был особый: то, что он понимал раньше, и то, что ему предлагалось понимать сейчас, было отнюдь не одно и то же – это-то он как раз понимал! Но на таком понимании, увы, далеко не уедешь.

– Съезд по случаю траурной церемонии разрешите считать продолжаю­щимся, – сбил его размышления жизнерадостный возглас Творца Съездов.

– Разрешаем, разрешаем! – радостно откликнулись любители, по-видимому, всяческих съездов, вскакивая из-за столов как сумасшедшие, и принялись самозабвенно аплодировать до упаду. Когда наконец все они попадали с ног, Творец Съездов заявил:

– Необходимо срочно принять резолюцию съезда. Разрешите зачитать резолюцию.

Ни у кого не было сил разрешить – и Творец Съездов приступил к чтению без разрешения, предварительно сбегав к лимузину, с трудом достав из багажника и доставив к месту продолжения съезда неподъемную урну с симво­лическим прахом Слономоськи.

«Резолюция съезда, посвященного траурной церемонии

В ходе осуществления траурной церемонии по случаю ухода Слономоськи из жизни Слономоськи съезд незаметно для присутствующих постановил:

1.  считать Слономоську отныне не существующим ни физически, ни духовно;

2.  более точно выяснить день ухода Слономоськи из жизни Слономоськи и задним числом объявить этот день Днем Всемерного Траура;

3.  рассмотреть список кандидатов на замещение вакантной должности Слономоськи и заместить эту должность одним кандидатом (список из одного кандидата прилагается).

Конец резолюции».

– О, какая милая и странная резолюция! – закричала Королева Цаца, обливаясь слезами Пластилина Бессмертного. – Вношу предложение считать эту резолюцию маленьким шедевром. Кто за это предложение, прошу побледнеть.

Побледнели все.

– Принято единогласно.

– Разрешите огласить список кандидатов на замещение вакантной должности Слономоськи? – опять попросил разрешения вежливый Творец Съездов.

Ему разрешили.

– Будем голосовать поименно или списком?

– Поименно и списком! – предложил Пластилин Бессмертный.

– Зачитываю поименно.

Творец Съездов хотел выдержать паузу, но не выдержал и крикнул:

– «Еж!»… Кто за эту кандидатуру, прошу голосовать.

Все опустили какие-то разноцветные бумажки в урну с символическим прахом Слономоськи.

– Зачитываю список. «Еж!»… Кто за этот список, прошу голосовать. Процедура с бумажками повторилась.

– А на самом деле чей прах в урне? – спросил Петропавел, которого потрясло сведение о символическом прахе, у находившегося рядом Смежного Дитяти.

– Черт его знает, – ответил частичный малыш. – Должно быть. Творец Съездов пришил кого-нибудь по дороге.

Петропавел покачал мудрой головой Ежа.

– Предложение принято всеми единогласно, кроме Ой ли-с-Двумя-Головами, принявшим предложение двугласно. Кандидат избран!

– О, какой милый и странный кандидат! – прозвучал резюмирующий вопль Королевы Цацы.

Все взгляды обратились к Петропавлу.

– Я подумаю, – сказал он.

Стало очень тихо, хоть и до этого было очень тихо.

– У меня испортилось хорошее настроение, – заявил Творец Съездов и лег на землю.

– У него испортилось хорошее настроение! – зашушукались участники съезда в страшной, как смерть, панике.

– Что ж ты делаешь-то, шельмец? – подскочил к Петропавлу Тридевятый Нидерландец – настолько близко, что превратился просто в точку. Однако в точку угрожающую. – Ты ведь ритуал нарушаешь! А это огорчает Творца Съездов, которого тут не принято огорчать!

– Сначала надо объяснять, что принято, что нет… а потом предъявлять претензии, – с благородным металлом в голосе отозвался Петропавел.

– Ну и ежи пошли! – прямо-таки обомлел Ой ли-с-Двумя-Головами. – Всем ежам ежи.

Тридевятый Нидерландец согласился с ним, описав согласие речевыми средствами:

– Я киваю головой. – Он все еще стоял настолько близко от Петропавла, что так и представлял собой точку, компонентов которой (головы, рук, ног) увидеть было нельзя. – Киваю головой и ярюсь. Пусть кто-нибудь напомнит этому Ежу, что тут принято, что нет.

– Тут принято и не принято одно и то же, – охотно взял на себя инициативу Пластилин Бессмертный.

– Понятней не скажешь! – восхитилась Королева Цаца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение