Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

Воще Таинственный и Пластилин Бессмертный рассмеялись – из этого, по-видимому, должно было следовать, что они ничего не путают никогда. Петропавел как-то сразу поверил их смеху: дальше задавать вопросы не име­ло смысла, но он задавал.

– А вот могу я узнать, глубокоуважаемый Пластилин… Бессмертный, почему Вы так надолго задержались в одном облике? Не скучно это Вам?

– С одной стороны, конечно, ужасно скучно… зато с другой – ужасно весело! Не забывайте, пожалуйста, о том, о чем лучше всего забыть: я бессмертный. То есть всегда наличествующий в мире. Однако, если я позволю себе наличествовать в разных обликах, тогда о том, что я бессмертный, буду знать я один. Это для меня, конечно, маловато. А впрочем, вполне достаточно.

Нет, у него, конечно, было много общего с Пластилином Мира, у данного Пластилина Бессмертного, что собственно и интересовало Петропавла. Однако вел себя второй Пластилин так, словно к первому никакого отношения не имел, – это-то и было подозрительно… Ответы на несколько следующих вопросов Петропавла только убедили его в том, что на самом деле не так уж он и прост, тот Пластилин. Чьи это были слова? А-а, Блудного Сона!.. Вот кто действительно нужен Петропавлу сейчас. Однако именно сейчас Петропавла, к сожалению, дрессировали – времени на поиски Блудного Сона не было.


Свиные сардельки с золотыми пуговицами

– Ну, что ж… – менее чем вполголоса обратился Воще Таинственный к Пластилину Бессмертному, откровенно игнорируя находящегося рядом Петропавла, – мясо Слономоська принял, но есть не стал, а впал в состояние рефлексии.

– Это и плохо, и хорошо, – откликнулся Пластилин Бессмертный совершенно в духе Пластилина Мира. – Плохо потому, что условный рефлекс пока не выработан, а хорошо потому, что состояние рефлексии для Слономоськи важнее, чем наличие рефлекса. Я бы сказал так: Слономоська без рефлекса возможен, Слономоська без рефлексии – нет.

– Стало быть, мы на верном пути! – еще

менее чем вполголоса подвел предварительный итог Воще Таинственный. – Мы достигли главного: существо, которое получило кусок мяса, не пожирает его, а рефлексирует! Это ли не свидетельство в пользу эффективности нашей педагогической системы?

– Вы задаете тихий риторический вопрос, многоуважаемый коллега! – с чувством глубокого интеллектуального удовлетворения отвечал Пластилин Бессмертный.

– Теперь, мой дорогой, наша задача добиться того, чтобы данное существо не просто рефлексировало, но рефлексировало, будучи водимым.

– Вадимом?.. Мы назовем его Вадим? – не расслышав слов, сразу же потерял нить разговора Пластилин.

Воще Бессмертному с трудом удалось втолковать ему разницу между гласными «о» и «а», после чего Пластилин Бессмертный устыдился себя и с живостью обратился к собеседнику:

– Кто из нас двоих рискнет и начнет водить его?

Боюсь, что Вы, – быстро, но предельно негромко ответил Воще Таинственный.

– Не бойтесь, – тут же успокоил его Пластилин Бессмертный. – Бояться надо мне. За Вас… потому что водить его, кажется, придется Вам.

– Это только так кажется, что мне. А на самом-то деле – Вам! – Воще Таинственный любезно улыбнулся.

– Совершенно все равно, кто из вас двоих начнет водить меня, – попытался примирить их Петропавел. – Дело в том, что я вовсе не опасен.

– Никто и не думает, что ты особенно опасен… просто важно соблюсти некоторые формальности

, связанные с нашей работой дрессировщиков, – в один голос сказали два дрессировщика.

Попрепиравшись еще некоторое время, они наконец решили – водить Петропавла вдвоем – и водить, на всякий случай, поблизости от наблюдателей, которые сбились в пугливую кучку возле ближайшего кустарника.

Поглядев на дрессировщиков да и на наблюдателей, Петропавел вдруг понял, что статус его весьма ощутимо изменился. Если с Ежом, которым он был еще недавно, все они считали возможным не церемониться, то Слономоську, которым он стал теперь, явно побаивались.

– Дай поводок надену? – услышал Петропавел с довольно почтительного расстояния уважительную интонацию.

– Милости прошу, – ответил, хорошо понимая условность какого бы то ни было поводка на существе, в структуру которого входит слон.

Ремешок, поясок, ленточку – в общем, черт-те что кое-как закрепили на шее… смешно. Впрочем, так-то оно и лучше: Петропавел в роли Слономоськи чувствовал себя способным разорвать даже кованую цепь. А тут – чуть ли не трогательно: вот тебе, дескать, поводок – исключительно элегантности ради.

И они осторожно повели его – Пластилин Бессмертный и Воще Таинственный, держась от Петропавла на расстоянии, заданном длиной поводка. Легонько переступая с ноги на ногу, Петропавел пошел за ними, продолжая размышлять о полученной от них странной, ох какой странной информации… Кусок сырого мяса он все еще держал в руке, не решаясь выбросить: мало ли зачем может пригодиться сырое мясо!

– Мяса он так и не съел, – практически молча заметил наблюдательный Воще Таинственный, – однако рефлексировать продолжает даже будучи водимым.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение