Между «привет» и «прощай»

Открыв дверь в квартиру, я наткнулась на осколки ужасного телефонного звонка. По гостиной рассыпались наброски рекламы для «Ред Булл», на полу скомканной кучей до сих пор валялись пиджак и галстук Эшера. Я словно попала на место преступления.

Ничего не трогая, я залезла под горячий душ и долго стояла под струями воды, потом забралась в постель. Я ожидала, что расплачусь – из-за Эшера, Моргана, Налани и милого малыша Калео, из-за своего разбитого сердца, но почти тут же провалилась в сон, погрузилась в милосердную черноту.

На следующее утро я сварила себе чашку крепкого кофе и просмотрела сообщения на телефоне. Мне звонили Сайлас и Терренс, Синтия оставила голосовое сообщение с вопросом, готовы ли наброски для «Ред Булл». Однако, не считая короткого звонка Терри с Гавайев – чтобы объяснить, почему я не приехала на церемонию «Клио» – я даже не думала о работе.

И сейчас я отправила ему сообщение.

«Я вернулась в Сиэтл», – просто написала я.

«Как дела?» – тут же отозвался он.

Этот простой вопрос сразу выбил из колеи. Как я могла на него ответить?

«Я в порядке. Днем приеду в офис».

«Не торопись. Нет ничего срочного».

Я все же я дольше не могла сидеть одна в собственной квартире.

«Скоро увидимся», – написала я.

После небольшой паузы пришел ответ.

«Только если чувствуешь, что готова. Передай своему парню мои искренние соболезнования».

Я закрыла глаза и положила телефон на стол. Пару минут я просидела неподвижно, однако вскоре ощутила подступающие слезы. Нельзя позволить себе расклеиться. Если я расплачусь, то вряд ли смогу остановиться, а мне нужно приниматься за работу.

Ведь именно так поступали ответственные люди, а я теперь принадлежала к их числу.

Глава 22

Эшер

Как я и предсказывал, через несколько дней в доме стало совсем тихо. Пришлось перевезти Калео к себе в Анини. Мы все еще ждали ответа, пригоден ли для жилья дом Моргана и Налани. Официальных писем пока не поступало, однако дожди лили, не прекращаясь, и я подозревал, что оставаться в нем слишком опасно. Мой племянник не только лишился матери с отцом, но и в скором времени мог остаться без дома.

Однажды вечером я смотрел, как Калео, сидя за кухонным столом, что-то рисовал на листе бумаги. Я наблюдал за малышом, пытаясь понять, все ли с ним в порядке. С помощью Хлои сразу после трагедии я отправил его на консультацию к психологу, чтобы ему легче было преодолеть горе. Казалось, Калео неплохо держался, но так ли это? Откуда мне, черт возьми, знать? С чем сравнивать? Меня и брата родители бросили сами – насильно нас никто не разлучал. Хотелось бы верить, что с племянником я ничего не упустил.

– Привет, приятель, – проговорил я. – Хочешь ужинать?

Он пожал плечами, продолжая трудиться над рисунком. Насколько я видел, он изобразил какого-то жирафа. Просто животное, а вовсе не кусочек мира, охваченный огнем. Что ж, хороший знак.

Калео сделал глоток из стоявшей рядом чашки, но, когда опускал ее обратно на стол, посудина выскользнула из рук. Он подхватил ее прежде, чем разлилось содержимое, но несколько брызг ананасового сока попало на верхний угол рисунка.

– Нет, – пробормотал он. – Не-е-ет…

– Эй, давай помогу. – Я торопливо бросился к нему, схватил бумажное полотенце и промокнул пятно. – Видишь? Всего лишь уголок. Ничего страшного.

– Нет, он испорчен, – проговорил Калео и добавил, уже громче: – Все испорчено!

Прерывисто задышав, он стиснул лист обеими руками, сминая края, причиняя гораздо больший вред, чем сок.

– Эй, приятель, все в порядке. Он не испорчен, просто несколько брызг…

Покачав головой, он спрыгнул с табурета.

– Все испорчено! – закричал он, бросил листок на пол и принялся топтать, оставляя на нем следы ботинок. – Уже не будет как раньше! Никогда не будет как раньше!

Мучительно ноющее сердце почти замерло в груди. Калео впал в настоящую истерику – рыдал, заливался слезами, кричал. Он поднял листок с пола и разорвал на мелкие кусочки.

– Никогда не вернется! – кричал он. – Никогда…

Я опустился на колени и обхватил его за плечи.

– Калео, посмотри на меня. Дыши, приятель. Все будет хорошо.

Черт возьми, я это сказал. Может, он даже поверит.

Он начал дышать спокойнее и расплакался уже по-настоящему. Я притянул его к себе, обнял, и внезапно будто снова оказался в трейлере с одиннадцатилетним Морганом, окутанным клубами дыма, в глазах которого стояли слезы. Он нуждался во мне, чтобы все исправить, вернуть все как было. Но как я мог? Ведь все уже не исправить.

Поэтому я просто обнял Калео и постарался взять себя в руки. Сейчас для меня важнее всего было держаться – ради племянника. Я просыпался, мучимый болью, и весь день носил ее в себе, пусть и старался не думать о Моргане. Начни я вспоминать о нем, размышлять о глубине и необъятности ныне потерянного человеческого существа, я бы спятил. Хотя в голове теснились тысячи воспоминаний, от самых простых до сильных, наполненных чувствами.