Между прошлым и будущим

Хелена очень осторожно подняла стакан с холодным чаем и начала потягивать его через соломинку.

– Ты что, думаешь, я скоро умру?

Несмотря на ее легкомысленный тон, Финн поморщился.

– Ну уж нет, тетя Хелена. Джиджи уже подбирает тебе розовое платье, которое ты наденешь на ее свадьбу, а она еще не скоро состоится. – Он ласково улыбнулся. – Но мы с тобой знаем, что поток жизни непредсказуем и мы не силах остановить его течение.

Она положила руку на ладонь Финна и сжала ее, а я поняла, что они думают о смертельной болезни, не щадящей даже детей, которая, словно чудовище, прячется во тьме, следя за жертвой жадными глазами.

– И все же кто этот Бенджамин? – снова спросил он.

Откинувшись на спинку стула, Хелена глубоко вздохнула.

– Бернадетт не хотела больше говорить о нем после того, как… – Она пожала плечами. – Думаю, сейчас это уже не важно. Мертвые ведь не могут причинить нам боль, правда?

– Не знаю, – сказал он. – А ты иного мнения?

Она тяжело дышала, и я посмотрела на Финна, удивленная металлом в его голосе. Мне хотелось напомнить ему, что перед ним всего лишь беспомощная пожилая женщина.

– Он был участником антифашистского Сопротивления.

Финн откинулся на спинку стула, лицо его приобрело задумчивое выражение.

– И они с тетей Бернадетт…?

– Да, они любили друг друга. Это сейчас звучит так просто, а тогда их любовь несла смертельную опасность. Он был евреем и сотрудничал с подпольным движением Сопротивления, тайно переправляя лекарства и еду для членов подполья, которые прятались по всему городу. А она была католичкой, преподавала музыку маленьким сиротам и инвалидам в местном монастыре. Их союз был обречен с самого начала.

Я посмотрела на нее.

– Поэтому вы сказали мне, что лучше бы они никогда не встречались?

Ее губы беззвучно шевелились, словно в сердце скопилось слишком много слов и все они одновременно готовы были вырваться на волю. Однако в последний момент она сдержалась, вероятно, осознав, что эти слова – ее последняя страховка и если начать говорить, то все тщательно скрываемые тайны выйдут наружу.

– Нет, Элеонор. Было еще множество причин.

– А Гюнтер? – спросил Финн. – Он тоже был знаком с Бенджамином?

Глаза Хелены расширились от изумления.

– Откуда ты знаешь про Гюнтера?

Мы с Финном переглянулись.

– Элеонор и Джиджи обнаружили его фотографию, когда искали ноты Бернадетт. Элеонор сказала, ты призналась ей, что Гюнтер был единственной любовью в твоей жизни.

Она посмотрела на свои судорожно сжатые руки.

– Да, это так. Я никогда бы не могла полюбить никого другого. Поэтому так и не вышла замуж. Просто никогда этого не хотела.

Финн, очевидно, ждал, что она расскажет что-нибудь еще, но она ограничилась ответом на его вопрос.

– Бенджамин и Гюнтер были знакомы друг с другом?

В ее глазах появилось жесткое выражение.

– Да, они встречались. Один-два раза, не больше.

– А Гюнтеру было известно, кто такой Бенджамин? – продолжал допытываться Финн.

Я дотронулась до его руки, удивленная тем, что он не замечал бесконечную усталость в глазах Хелены и то, как она пощипывала изуродованными пальцами кожу на ладони.

– Мы это с ним не обсуждали, – сказала она. – Мы с Гюнтером говорили только о его семье, проживающей в городе Линдау в Баварских Альпах у озера Констанца. Он рассказывал, что даже летом мог видеть из окна спальни снега на пиках далеких гор. Его отец был мясником и держал лавку на одной из центральных улиц города. – Выражение ее лица смягчилось. – Мы говорили о том, что после войны он откроет лавку в Америке или же мы сможем жить в Линдау и любоваться луной, поднимающейся по ночам над озером. – Последние слова она произнесла с надрывом, словно прощаясь с последними надеждами. – Мы говорили о детях, которые у нас родятся, и подбирали для них имена. Но мы никогда не обсуждали царящий вокруг нас ужас.

Дженн подошла к нашему столу с корзинкой кукурузных оладий и салатами, но никто и не подумал взять в руки вилку или салфетку.

Стремясь сменить тему разговора, я сказала:

– Наверное, при всей вашей близости с сестрой вам было очень трудно смириться с мыслью, что вы влюблены в таких разных мужчин, которые, впрочем, в другое время могли бы стать друзьями, но тогда это для них было совершенно невозможно.

Уголки ее губ поднялись в легкой улыбке.

– Бернадетт тоже так говорила. Я иногда думаю, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы все вместе после войны уехали в Америку. Жили бы одной семьей. Думаю, у нас бы это получилось. – Хелена сидела, уставившись в тарелку с салатом, и грудь ее тяжело вздымалась. Мне казалось, что я слышу, как захлопывается прочитанная книга.

– Что-то я неважно себя чувствую. Прошу прощения, но, думаю, вам следует увезти меня домой. Пожалуй, мы можем забрать еду с собой.

Финн нежно коснулся ее руки.

– Прости меня, тетя Хелена. Я вовсе не хотел тебя расстраивать. Обещаю, сегодня вечером больше не будем говорить о прошлом. Давайте лучше поговорим о Джиджи и попробуем придумать, как сделать так, чтобы она изменила свои цветовые пристрастия.

Хелена взглянула на Финна, и ее лицо осветила слабая улыбка.