Между прошлым и будущим

Снаружи хлопнула дверь машины, значит, Элеонор уже приехала, но на сей раз я даже не потрудилась спрятать новый костюм. Был вторник, и я устроила так, чтобы оказаться с сестрой наедине, поэтому не спеша, аккуратно разложила юбку и пиджак на столе, прислушиваясь к звуку ее медленных шагов по ступеням крыльца и звону ключей в замке входной двери.

Заметив меня, Элеонор остановилась. Посмотрела на выключенный телевизор и пустую кухню, а потом снова обратила взгляд на меня.

– А где же Глен и мама? Тебе же нельзя оставаться одной.

– Я же знала, что ты уже едешь домой, да и телефон тут, рядом со мной. – Я похлопала по столу рядом с костюмом, на который она пока не обратила внимания. – Миссис Рид забрала маму около часа назад, и они поехали купить кое-что в магазине тканей. Судя по всему, нам закажут для внучек миссис Рид и костюмы для выступлений. К тому же, – добавила я с улыбкой, – с твоей подачи и благодаря любезной рекомендации мистера Бофейна на следующей неделе у мамы назначена встреча с мадам ЛеФлер в танцевальной академии, чтобы обсудить костюмы для Джиджи.

Она скользнула на стул напротив и уронила сумочку на пол.

– Это просто замечательно, но какое отношение ко всему этому имеет мистер Бофейн?

– Видишь ли, когда я послала ему письмо с благодарностью за то, что он предоставил тебе свободный график, чтобы ты могла заботиться обо мне, он мне позвонил.

– Он тебе позвонил?

– Ну да. Для того, чтобы сказать, как он ценит все, что ты делаешь для его семьи. Он дал мне номер своего мобильного телефона, чтобы я могла в случае необходимости позвонить ему напрямую.

Элеонор смотрела на меня так, словно я внезапно начала говорить на другом языке.

Между тем я продолжала:

– Наверное, ты ему в какой-то момент сказала, что мы с мамой шьем костюмы на заказ, потому что он спросил меня, не приходилось ли мне придумывать костюмы из розовой ткани со множеством блесток и тюля. Вот, собственно, и все.

– А я и понятия не имела… – Она замолчала и в полном изумлении поднесла руку ко рту.

Ага! Внимательно глядя на нее, я сказала:

– Он такой приятный человек. И недурно выглядит, между прочим.

Она опустила руку, как будто ее поймали на чем-то, чего она не должна была делать.

– Вообще-то он мой начальник, – сказала она, но в ее голосе не было уверенности. – Что делает твои комментарии излишними.

Я усмехнулась.

– А что, ты всегда строго придерживалась приличий в отношениях с мужчинами?

– Перестань, – сказала она серьезно, слишком серьезно!

Я коснулась ее руки, и она посмотрела на меня с удивлением, ведь за последние годы у нас было мало физического контакта, за исключением необходимого при уходе за женщиной, прикованной к инвалидному креслу.

– Извини, – сказала я с вполне искренним раскаянием. – Иногда ты сама подставляешься.

Она отдернула руку.

– Это вовсе не так. Все, что я делаю, – это изо дня в день пытаюсь выжить.

Внезапно я обнаружила, что играю давно забытую роль старшей сестры, и поняла, что, если еще немного над этим поработать, у меня получится совсем неплохо.

– Ну и как это у тебя выходит? В детстве, когда тебя спрашивали, чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь, ты обычно отвечала, что твоя мечта – это поступить в Джульярдскую музыкальную школу и выступать в Карнеги-холл. Эти мечты никак не похожи на твои нынешние попытки выжить.

Элеонор встала.

– Я приехала домой после долгого рабочего дня не для того, чтобы все это выслушивать. – Она схватила сумочку и направилась к лестнице. – Собиралась побыть немного здесь, чтобы поужинать, а теперь думаю, что лучше сразу поехать на Эдисто. Я пробуду там всю неделю.

Я смотрела, как сестра уходит.

– Я любила Элли, которой ты когда-то была, и мне бы так хотелось, чтобы она вернулась. По моей вине ты изменилась, но я не знаю, что мне надо сделать, чтобы вернулась прежняя Элли.

Она застыла на лестнице, держась за поручни, но так и не обернулась.

– Что ты такое несешь? Ты ни в чем не виновата.

Я продолжала говорить, очень быстро, чтобы она успела выслушать.

– После несчастного случая, когда все сходили с ума, мне действительно требовалась твоя помощь. Мама чуть не обезумела от горя, и нам никто не помогал, поэтому ты взвалила все заботы на себя. А мы тебе позволили это сделать. Ты безропотно ухаживала за мной, прислуживала мне из-за ложного чувства вины, а я не возражала. Я позволяла тебе это делать не потому, что считала, будто ты заслужила это наказание, а потому, что безумно злилась на себя из-за того, что добровольно ввязалась в эту глупую затею и по своей вине сломала себе шею. Мне хотелось всю вину за это возложить на кого-то другого, вот я и назначила виноватой тебя. А ты мне позволила это сделать.

Она повернулась ко мне, качая головой.

– Я просто хотела тебе помочь. Хотела, чтобы тебе стало лучше. Мама лишь все время плакала, а я была единственным человеком, который тогда оставался дееспособным.