Между ушами. Феномены мышления, интуиции и памяти

А память профессиональных шахматистов, которым не составляет большого труда восстановить заковыристую позицию в ничем не примечательной партии, игранной много лет назад? Когда легендарный Пол Морфи, некоронованный шахматный король, шутя разбивавший вдребезги именитых европейских мастеров, еще только постигал азы шахматного искусства, играя со своим дедушкой (неплохим, кстати сказать, шахматистом), тот решил однажды подшутить над мальчиком. Юного Пола на мгновение что-то отвлекло от доски, и старик тут же сделал неприметный внеочередной ход. Но провести на мякине будущего чемпиона был не так-то просто. Он заявил, что такой позиции у них просто не могло быть, и в доказательство своих слов продемонстрировал всю партию от начала до конца. На вопрос потрясенного деда, каким образом внук ухитрился все это запомнить, не менее потрясенный Пол ответил: «Дедушка, ты, наверно, меня разыгрываешь? Я помню все

наши с тобой партии. Неужели ты их не помнишь?»

В старом отечественном фильме «Белый снег России», посвященном трудной судьбе четвертого чемпиона мира по шахматам Александра Алехина, есть примечательный эпизод. Выдающийся гроссмейстер дает сеанс одновременной игры на тридцати досках вслепую офицерам Вермахта, среди которых есть очень неплохие шахматисты, играющие в силу первой категории (что примерно соответствует современному званию кандидата в мастера спорта). Сидя спиной к залу, Алехин говорит: «Первые десять досок – e2–e4, следующие десять – d2– d4 и последние десять – c2–c4». Партнеры начинают отвечать. Бегающий взад-вперед молоденький мальчик докладывает сеансеру: «Первая доска – e7–e5, вторая доска – d7–d6, третья доска c7–c5» и так далее до бесконечности. Невозмутимо выслушав ответы, Алехин (он не ведет никаких записей) говорит: «Первая доска – Кf3, вторая доска – d2– d4, третья доска…

» Одним словом, дальше можно не продолжать и спокойно опустить занавес. Дело кончается тем, что замотанный вестовой, мечущийся, как савраска без узды, между гроссмейстером и участниками сеанса, в конце концов валится в обморок. Спецэффекты оставим на совести режиссера, но факт, как известно, самая упрямая в мире вещь: Алехин тогда не проиграл ни одной партии.

Советский чемпион мира по международным (стоклеточным) шашкам Исер Куперман рассказывал, как однажды к нему явился участник сеанса одновременной игры, чтобы покаяться в непростительном грехе. Три недели тому назад, сказал он, вы, гроссмейстер, давали сеанс одновременной игры в Харькове, и я спрятал вашу шашку в карман. Вы тогда ничего не заметили, а сейчас мне очень стыдно. Как же, как же, засмеялся Куперман, я прекрасно помню этот случай. Вы украли шашку 37 (в стоклеточных шашках принята цифровая нотация), но я не стал делать вам замечание, потому что исход партии был и без того ясен.

Короче говоря, цепкая профессиональная память является альфой и омегой любого мастерства. Композиторы, шахматные мастера, игроки в бридж и карточные шулеры, не обладающие надежной механической памятью, могут сразу же подавать в отставку. Заоблачные вершины виртуозного артистизма навсегда останутся их голубой мечтой, несмотря на потное усердие и ежедневный изматывающий тренинг. Как ни крути, но чтобы добиться сколько-нибудь приличных результатов, кроме яростного усилия и преувеличенной скрупулезности, требуется все-таки почва. Уникумом быть не обязательно, но иметь хорошую и прочную память совершенно необходимо.

О том, во что можно превратить самую заурядную человеческую память, если вкалывать, не покладая рук, замечательно рассказал Марк Твен в романе «Жизнь на Миссисипи». Несколько глав этой увлекательной книги посвящены лоцманскому делу – науке трудной и опасной, требующей от человека наблюдательности, хладнокровия и смекалки. В те далекие дни престиж лоцманской профессии стоял исключительно высоко, поэтому совсем не удивительно, что едва ли не каждый мальчишка, выросший на реке, всеми правдами и неправдами стремился поступить на пароход. Стоило судну отвалить от берега, как оно немедленно поступало в единоличное и бесконтрольное распоряжение лоцмана; полновластным хозяином на борту являлся как раз именно он, а роль капитана была в значительной степени декоративной.