Междуглушь

— Ты тонешь, — предупредил её Майки, не сходя с лошади. Шилох, постепенно привыкнув к живому миру, постоянно перебирала копытами, вытаскивая их из почвы с громким, чмокающим звуком. Со стороны казалось, что лошадь просто гарцует на месте. А вот Алли, забывшись, ушла в землю по колени.

Она протянула Майки руку, и тот вытащил спутницу из земли.

— Ну вот, — сказал он. — Это здесь, да? Помнится, ты говорила, что жила в Кейп-Мэй.

— Да.

Из-за всех этих передвижений Алли совсем потеряла ориентацию. Она и не догадывалась, что находится так близко от дома.

— Ведь ты же этого хотела — попасть домой?

— Да… всегда хотела…

Майки соскочил с лошади.

— Там, на моём корабле, я часто видел, как ты стоишь у борта и смотришь в сторону берега. Ты так тосковала по дому… Ты даже не представляешь себе — я ведь чуть было не решился отвезти тебя домой. Уже тогда.

Алли улыбнулась:

— И ты ещё называл себя монстром!

Майки оскорбился до глубины души:

— Я был великолепным монстром! Единственным Истинным Монстром Междумира!

— «Внемли моему имени и трепещи!»

Майки отвёл глаза и потупился.

— Никто больше не трепещет…

Алли рассердилась на себя за то, что дразнит его — Майки не заслуживал такого обращения. Она нежно погладила его по щеке. Кто бы мог подумать, глядя на этого синеглазого юношу с гладкой кожей, что ещё недавно он был МакГиллом — мерзким, наводящим ужас монстром! Но время от времени Алли всё-таки замечала в нём остатки прежнего чудовища: они проявлялись в приступах раздражительности, в неуклюжести его рук — словно они по-прежнему были клешнями; в том, как он держал себя — будто владыка мира. Да, монстр ещё таился в нём, но лицо… Оно было лицом юноши — привлекательного с любой точки зрения, хотя и несколько склонного к меланхолии.

— Так

ты мне нравишься гораздо больше, — сказала Алли.

— А мне какое дело, нравлюсь я тебе или нет!

Но он улыбался. Ему было дело, и они оба это знали.

«Научи меня быть человеком» — попросил он её сразу после того, как сбросил свою личину чудовища. С тех пор Алли изо всех сил старалась ему помочь. Вот в такие моменты, как этот, она замечала, как далеко ему удалось продвинуться по пути обретения человечности. Сколько времени прошло с того разговора? Как всегда в Междумире, дни перетекали один в другой, сливались в одну полосу, пока счёт не терялся совсем. Недели? Месяцы? Годы? Нет, ну уж не годы, нет!

— Как ты думаешь, — спросил он, — то, что я привёл тебя домой — это прибавляет мне человечности?

— Конечно, да!

Он старался даже собственную самоотверженность обрядить в одежды своекорыстия. Это раздражало бы Алли, если бы она не знала, что он готов всё сделать ради неё, даже если бы ему самому не было от того никакой пользы. В этом и было кардинальное отличие Майки от его сестры: Мэри только прикидывалась, что посвящает себя служению другим, тогда как на самом деле служила исключительно себе любимой.

— Только помни: я не смогу больше помогать тебе, если ты утонешь в земле, — сказал Майки. — Знаешь, как бывает, когда возвращаешься домой: ты можешь погрузиться так быстро, что даже я не успею тебя подхватить.

— Знаю.

Алли ясно отдавала себе отчёт в том, какие опасности её подстерегают; и почерпнула она свои знания не столько из Мэриных брошюрок серии «Междумир-для-идиотов», сколько из уст самого Майки.

Он рассказал ей, что в родном доме послесвета сила тяжести многократно возрастает. По мере приближения к дому земля всё больше и больше начинает вести себя как зыбучий песок. Майки поведал, как они с сестрой вернулись домой больше ста лет назад — почти сразу после того, как проснулись в Междумире. Когда Майки увидел, что произошло дома после их смерти, он утонул в земле за считанные секунды. Мэри повезло — каким-то образом ей удалось избежать страшной участи; ей не пришлось пережить этого невыносимого, медленного падения в центр Земли.

Зато Майки открыл у себя способность — наверно, самую редкую в Междумире. Он обладал такой могучей, всесокрушающей волей, что смог изменить самого себя: его руки превратились в когтистые клешни, способные загребать землю; плоть, вернее, память о плоти, стала твёрдой и жёсткой, кожа покрылась вмятинами, как Луна кратерами. Он сделал из себя монстра и в таком виде сумел подняться из недр, борясь с безжалостной гравитацией долгие-долгие годы — пока, наконец, не выбрался на поверхность Земли.

Но всё это было позади. Он теперь снова Майки и медленно, но верно привыкал к своему старому «я» — так же, как Алли привыкала к существованию в Междумире.

Они уже долго путешествовали вместе, но всё это время в потаённых закоулках мозга Алли жила мысль: есть, есть кое-что невыполненное… Когда она только-только прибыла в этот мир, для неё не было дела важнее, чем попасть домой. Но где-то в течении дней, ночей, недель, это дело всё отодвигалось — вот наступит завтра, тогда… и опять завтра… и снова… Однако, не в пример другим послесветам, Алли не забыла о своей жизни на Земле, не забыла родителей, сестру, не потеряла своего имени.