Междуглушь

— ещё три часа — надо бы бросить эту работу — не могу хотя очень бы хотелось — ещё три часа — не могу бросить — жена жизни не даст — но можно же найти другую работу — я вообще не должен был за это браться — ещё три часа таскаться —

Прохладное дуновение ветерка, биение сердца, внезапная твёрдость, прочность живого мира… Она внутри человека! Как он громко думает! Словно выкрикивает свои мысли в мегафон!

— ещё три часа — постой-постой — что-то мне не по себе — что это? кто — а — что за —

Алли быстро взяла контроль над его телом, одновременно загнав ничего не подозревающую личность парня глубоко в лимбическую систему — ту первобытную часть мозга, куда наше сознание отправляется во время самого глубокого сна. С этим молодым человеком особых хлопот не возникло — его мыслительный процесс и до вмешательства Алли, похоже, был весьма близок к первобытному.

Она обернулась к Майки, но тот стал невидим: Алли смотрела теперь живыми глазами и видела лишь то, что могли видеть живые люди. До тех пор, пока она остаётся в теле этого парня из UPS, Междумир будет для неё оставаться незримым. Как только улёгся первоначальный шок после вселения в чужое тело, Алли на короткий миг позволила себе насладиться новым состоянием, окунувшись в ласковое тепло июньского дня. Даже тяжесть посылки в её руках была приятна — ведь это чувство доступно только живым.

Она чуть помедлила у соседской двери, а затем развернулась и, не выпуская из рук посылки, направилась ко входу в собственный дом.

И вот она застыла на родном пороге — в точности как там, перед дорожным знаком с надписью «Добро пожаловать!». Она так долго ждала этого момента! Всё, что нужно сделать — это нажать на кнопку звонка. Всего лишь поднять руку, вытянуть палец — её палец! — и нажать. Никогда ещё живая рука не казалась ей такой тяжёлой.

Но тут, к изумлению Алли, дверь распахнулась сама по себе, и из неё выглянула женщина.

— Привет! Эта посылка — для нас?

Женщина, открывшая дверь, не была её мамой! Совершенно чужой человек. Ей было немного за двадцать, и на руках она держала ребёнка, которого очень заинтересовала большая яркая коробка.

— Занесите в дом и положите у лестницы, — пригласила женщина. — Мне расписаться?

— Э… а… Это не для вас.

Алли прочистила горло — до того её поразил «собственный» голос. Наверно, она никогда не привыкнет к мужскому тембру при вселении в тело представителя противоположного пола. Впрочем, это лишь самая незначительная из множества чисто мужских проблем. Трудно быть мужчиной.

— О-кей, если это не для нас, то для кого?

— Для Джонсонов.

— Для кого? — нахмурилась женщина, но тут же вспомнила: — А! Ну да, конечно. Время от времени к нам приходит их почта. Должно быть, время договора о пересылке истекло.

Значит, они переехали! Но кто из них? Это могут быть мама с сестрой. А что с папой? Алли по-прежнему не знала, выжил ли её отец в катастрофе.

— Не знаете, куда они переехали?

— Понятия не имею.

— Я слышал, у них случилось несчастье, — продолжала допытываться Алли. — Говорят, они потеряли дочь.

— Сожалею, но мне ничего об этом не известно.

И только сейчас Алли решилась задать самый главный вопрос:

— Сколько времени вы живёте здесь?

— Почти три года.

Алли прикрыла глаза, пытаясь осмыслить услышанное. Значит, она провела в Междумире три года. Неизменная, нестареющая. Ей всё те же четырнадцать. Как могло случиться, что прошло столько времени, а она и не заметила?

— Ой, погодите-ка! — воскликнула женщина. — Кажется, я припоминаю! Я, конечно, не уверена, но, по-моему, они уехали в Мемфис.

Это вполне могло быть — мама Алли была родом из Мемфиса. Но значило ли это, что папа погиб, и мама продала дом? Как много вопросов, как мало ответов…

Женщина переместила ребёнка на другую руку, давая понять, что ей некогда разговоры разговаривать.

— Может, соседи знают больше, но они, в основном, просто снимают дома на лето.

— Спасибо. Извините за беспокойство.

Женщина закрыла дверь — несмотря на яростные протесты её сына, обнаружившего, что красивая большая коробка предназначается не ему. Алли обошла другие дома на своей улице, но без толку: многих соседей не было дома, а те, кто был, ничего не знали.