Межгосударство. Том 1

Атаульф Грубер, дело десятое, сын Нестора и Малгоржаты, дело двадцатое, внук Иулиана Вуковара и Пшемыслава Освенцимского, двумя пальцами не давал упасть стеклянной колбе, периодически поднося к лицу, кислород более не мил. К пересмотру приоритетов дыхгимнастики подтолкнула череда, мелких по сущности, в целокупности в единственное большое, с примириться, да и не желал в свои восемьдесят два. Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин увлёкся шитьём боярских шапок, Исаак Масса на вкус камни из стен Кремля и не мог вслух ни слова, Лазарь Циммерманов за моду обряжаться в медвежью шкуру и ходить по деревням, изображая не то юродивого, не то волхва и выведывая всё у народа, перемежалось высказываниями рода, новый царь Михаил едва умеет и уж точно не станет со внимательностью вглядываться в эти твои сомнительные, а вестовые письма они готовили и до Михаила. Мельхер Бекман за печать в России Библий на шведском (споспешествовал один из дядьёв Атаульфа Христодул, сам не ведая сколько процессов бездумным толмачеством), перевоза в Швецию, с только заключили Столбовское. Юстус Филимонатус, кажется, стремленьем помешать шапкам Нащокина оказаться на боярских лбах, хотя один должен помогать другому и оба сразу помогать Атаульфу. Петер Крузбиорн после заключения помянутого разъезжал по Москве властителем дум, заявляя, кто желал его и разбирал невнятное бормочение, именовал русской речью, Якоб Делагарди его ученик и доверенное лицо в делах войны и мира, где ему что-то сообщить или написать курантельщикам. Атаульф Грубер одним из самых преданных ельщиков, стали называть на Москве в последнее. В их втором повытье Посольского звукопомертвело. Никто больше не хотел открывать глаза царю и людям, преданные Атаульфу дьяки откололись в пользу казны, раньше все горели вместе, идеей и воплощеньем в жизнь. Атаульф хотел известить о многом. Не только обо всех прецедентных кальсонах в окружающем, собирая записки с прочих повытьёв, до жопы и в России, и в Москве, много от глаз, занять думу на дюжину заседательных декад. Конечно, мог не жечь груду дневников, направить навесотелегами высоким при царе, не стал из обиды и тупости окружающих. Загубить такое начинание, каким могли куранты, предпочесть шапки для бояр и фальшивое самодовольство. Атаульф вдыхал жидкое серебро. Уже сильно болела голова, во рту появился металлический, из дёсен кровь, живот резало, несколько раз сблевал последним обедом. Не так просто, смерть не по ранжиру, потерял сознание. Через какое-то очнулся, не вполне весь, перед глазами плыло, да и понятно, для него уже всё кончено, повидал виды.