Межгосударство. Том 1

Поручится любой адепт, Эмиль Коновалов мерил шагами в Солькурске для достоверности, и на Херсонской возле Херсонских, верных о, участвовал в нижеследующем, в обдумываемой природе не существует. Двое лукаво сквозь кованые прутья ворот, замкнутых на замок-гнездо. Снаружи толст, напоминал очертаньем яйцо, место коего за воротами, в саду, окружавшем жёлтый, небрит, с осунувшимся честного синоптика, болезненно блестящими и засохшей неустановленной коркой на тонких. Беседа глубокой, в час близкого к рассвету Тигра-прыгуна через обручи. Известна ли вам судьба почтенного не в этом мире Ван Зольца? – толстяк. Услыхав одно, болезненный затрепетал в области паховой мышцы, схватился руками без выбитых на пальцах перстней и кириллицы, с интеллигентными мальтийскими крестами за чёрные прутья. Вижу, что неизвестна до степени известности. А вам, уважаемый собеседник-маньяк-настоящий сумасход? Вы знаете? Да. Он, как и всякий проповедник, затеял извлекать выгоду из взятого в аренду культа. Выгоду, какую же выгоду он может извлечь из такого рода смерти, разве что ему завещают квартиры? – обитатель райского и сунул лицо между. Деньги и немалые, сравнимые с капиталами Рокфеллера, пущенными на сторожа его зимней резиденции. Ван Зольц теперь сделался очень богат. Как, как, как, почему он ещё жив, какие деньги, неужто рубли? Деньги, потому и есть, что ещё жив. Ван Зольц временно неизлечимо болен. У него раковая опухоль части мозга не отвечающей за благородство, с такой живут долее всего. Шарлатаны, его пользуют, не устают изумляться, как он ещё держится за проблемы этого света, а он ещё и затеял вот что. Обратился к крупному как рыба в садке букмекеру и, представив тому заключение подподвальной врачебной, заключила у него в голове карциному и постановила жить не более двух месяцев-локальных светопреставлений, предложил обоюдоострую. Ван Зольц ставил на, прокоптит ещё год. Внёс в контору относительную буквально ко всему сумму, скопил за годы своей проповеди длинною в жизнь и обещал явиться через. И явился, призрак обманутого камнем путника, получил свои и предложил букмекеру ещё. Сейчас к концу третий срок, идёт в разрез даже с конституцией Трансвааля. Третий год? – отпрянул от ворот. Значит и тогда-никогда он всё знал. Когда звал на пикник в шахту, не собирался заваливаться? Сомневаюсь, что собирался, яйцо. Это же искатель щелей в запертых избах, думающий, что все кругом старообрядцы. Вы верно поступили, когда отказались явиться. Я ведь правильно заключил, вы отказали или просто не нашли её и теперь ищете в этой окрестности? Да-нет-нет. Болезненный ещё более жалок, осунулся всею и выпотрошенные глаза хотели, но не могли метать. Я вынужден уйти, благодарю вас за этот лживый рассказ. Не стоит. Идите себе. Больной, но не весь удалился вглубь сада, готовый побеседовать со всяким яйцо остался у ворот, на расплывающиеся окна жёлтого. С рассветом растворился. Былой нигилистический собеседник достиг поляны за всем, связано с бамбуком и домами, более сторожки. По краям вбиты в землю деревянные колья, к каждому на скорую руку неосновательное макраме. Взял приютившуюся тут же лейку, полил между кольями, присыпал опилками-со-смыслом, улёгся поверх. Ноги, как можно дальше и одной рукой за дальнюю. Просунул в ту и дёрнул, затянулась. Содеял с неосновной. Натуральный крест на некоторых участниках состязаний по росту. Неизмеримо впивался, недоумевал, прорывался в силу заложенной природы постижения птичьего полёта и, обретя небо, стремился нагнать собратьев. Мучение более трёх суток, в течении состоялся единственный посетитель-реляция. Продрался сквозь рощу, встал как вкопанный по пояс, глядя на едва живого, как из земляной губки, бамбук. Угасающим различил и помотал, возможно не позволял себе умереть как раз ради всеохватного знака. Внял и удалился спиной вперёд. Виденное в роще не разгласил никому особенному, хотя просили через ворота.