Межгосударство. Том 2

Лес умещается в драгоценной шкатулке, океан исторгает живущих в нём рыб, вместо дождя на голову сыплются камни, коса превращена в лестницу, монахи открывают университеты ночью, король взимает пошлину за удары сердца, на место меча в ножны вставлена рукоять без клинка. Такова была и встреченная мною деревня королей». Ограничил чтение повествованием-обманным движением зебры не думающей спасаться, с неудовольствием закрыл. Тяжеловесный нажим пера не эмпатировал, далее отчёты о виденном в путешествии, читал отчёты о всём, о чём случилось написать, от как египтяне за неимением воды мочой тушили группу горящих ракитников на Синайском, до процедуры причисления кречета Генриха VIII к лику святых. С улицы зовущий голос младшей, нужно потакать спиралям в кривизне, идти навстречу и выслушивать очередные менопаузовые бредни. Поднялся, покинул библиотеку как в последний, со связкой подков из иномирового на сердце, миновал церковь с вросшим внутрь мохером, вышел в залитую солнцебаней. Обошёл щепотку тмина в предвечном супе строений, оказался на дорожке, к сестрообразованиям-на-кордоне. Младшая печаль неподалёку, спешила не щадя подол, рвано развивался по фордевинду отваживая наблюдающих в телескопы сладострастников. Утопленник… новее прошлого… скорее, отбив крикетной дыхание выбрасывала по одному. Вздохнул, послушно вслед за пропившим в тавернах всю дипломатическую и принёсшим вместо дурные. О бок по, два катящихся в инерциальной отсчёта абстрактных. Справа заблестела на, заморзировала тысячью сплавов, недавно оставил. Танат в носоглотку стольким глупцам, забредшим на накат, к индексу новый жертвопациент, думающий между мостом и водой, наконец вошёл в изотропное пространство. Подошли к дому сестёр, это неизбежно. Старшая печаль подле кромки, длинным стимулом, гаком на конце, удерживала распластанное на глади, не унесло резвым погонщиком бурунов. Помогите же мне скорее, полуобернулась к спешащим (хартофилакс давно в них запутался). Скинул чувяки, намочив шаровары ступил в. Старшая (иными любая), изобразив утомление, прилегла на траву, закатив под корень, приблизив руку тыльной ко лбу, младшая и хартофилакс за осмотр кадавра. Годами эфеб, лицо хоть и некрасивым, свежим после всего. Одет по-простому, деревенский щёголь-разбиватель глиняных сердец на полках. Не долго вглядываясь в несчастного (боясь, совсем замылит и в случае надобности верно не припомнит остальных), разогнулся, быстро к мосту, Мартынов-мишень от острот Лермонтова. Взошёл, искомое, малость затрепетал, сам понял как это уже глупо в его супинации. Не одна, целая фашина, подле парапета, возбуждая похлеще вывески лупанария. Принёс франт во фраке из сети и мешковины, это ожидалось, все являлись с, могли без кюлотов, но с засаленной брошюркой о видах Баден-Бадена. Без в комбу не, не покидал околоток много умноженных на дюжину фруктидоров, новые сочинения о былом и настоящем, исправно к нему в хваткие, застывшие в ископаемой смоле репьи, читательские руки.