Мякин

— Да, погреюсь, — ответил он и достал откуда-то снизу стакан, налил себе спиртного, медленно выпил и тихо произнёс: — Меня с базы того… Вот… — И он показал синяк под глазом. — Прямо в переходе…

Небритый хмыкнул — то ли от удивления, то ли от жалости к Нуде — и, кряхтя, расположился в своём кресле.

— Обидели, значит, лысый глаз! — прохрипел небритый. — А ты радуйся. Радуйся, что глаз цел, а база и переход твой — ну их, лысый глаз! Пойдёшь на мусорку вместо Злыки.

Нуда промолчал, отошёл от стола и улёгся на матрас. Он несколько раз переворачивался с боку на бок, в конечном счёте лёг на спину и заговорил:

— Никуда не пойду. Буду Мяку на вокзале помогать. Я много чего могу. Могу носить чего-нибудь, могу помогать по хозяйству. Могу на подхвате…

Он на несколько секунд задумался над тем, что же может, и продолжил:

— Могу даже ухаживать за кем-нибудь. Был же я когда-то…

— Когда-то все мы были, — перебил его небритый. — Были когда-то, а теперь не стали. Что, не хочешь на мусорку идти?

— А что я там не видел, на мусорке вашей? Работа вредная, чистоты нет. Не резон мне там ошиваться.

— Смотри-ка, Мяк, не резон ему! — прохрипел небритый. — Непыльную работёнку ему подавай!

— Да, непыльную. Я уж здесь который год — привилегии должен иметь, а вы меня на мусорку! Злыка и то хотел уйти оттуда, а я что, хуже Злыки? Что, хуже?

Нуда резко поднялся с матраса, кинулся к столу, вылил в стакан остатки содержимого бутылки и залпом выпил.

— Обидеть хотите мусоркой… Обидеть? — Нуда сгорбился и, скрючившись, снова улёгся на матрас.

— Ну поспи, поспи, обиженный, — прохрипел небритый и закрыл глаза.

Мяк потрогал рукой трубу в нескольких местах и, убедившись, что она везде одинаково холодна, сел на стул и, скрестив руки на груди, задремал. В дрёме вспомнил он свою обиду у дядьки.

Мякинский дядька жил с семьёй в маленьком городке на берегу реки — не очень большой, но и не маленькой. Летом по реке ходили малые судёнышки, перевозили и людей, и грузы разные, помогали железной дороге снабжать население разнообразными необходимостями. На реке рыбалка была, но не промысловая, а так — для любителей. Дядька рыбалку любил, и, как выдавалась свободная минутка, так он и на рыбалку. Изредка брал он с собой и Мяка, и сынишку — пытался приручить к своему любимому занятию. И вот такой случай произошёл.

Собрались они втроём на рыбалку. Дядька червей отменных в саду накопал, снасти приготовил, поручения сыну и Мяку выдал, что кому прихватить с собой. Погрузились они рано поутру в лодку и пошли против течения в те места, где полагалось хорошей рыбе быть. Течение на реке приличное, не давало оно возможности выгрести лодку против него — и приходилось толкать, тащить посудину вдоль берега через перекаты по грудь в воде, а то и выше. Добрались рыбаки через час до заветного места, бросили якорь, удилища размотали — хвать, а червей нет! Баночка с отменными червями отсутствует в лодке, словно её и не было здесь никогда.

Дядька на Мяка:

— Забыл? Как же забыл? Как рыбалить-то без червей?

Дядька на парня сердится, а парень-то помнит, что не ему поручали червей не забыть взять. Сынишке своему дядька это дело поручил.

Сидит Мяк в лодке, слушает дядькины упрёки, и обида его берёт всё больше — хоть из лодки в воду прыгай и за червями назад в город плыви несколько километров. Парень хочет дядьке возразить, что не он виноват, а сынишка его, но не может — дядька сердитый не поверит ему, а этот сын-забывалкин тихо сидит и виду, что виноват, не подаёт.

У дядьки сердитый запал поутих понемножку, и соображает он, что червей где-то добыть надо. И поручает он Мяку сойти на берег и порыскать червей где-нибудь на берегу, а они с сыном подождут его, посидят в лодке.

Выбрался Мяк на топкий берег. В болотину забрался и больше часа ковырялся голыми руками в болотной траве, набрал в баночку червей и жуков болотных, на лодку вернулся, и с этой наживкой кое-как рыбалка продолжилась, но удовольствия у парня от этой рыбалки не было. Как, впрочем, и от всего житья у дядьки.

Мяк задремал, и сны ему снились, менялись сюжеты и не запоминались. Сидя спалось не очень — он часто просыпался оттого, что чуть ли не падал со стула, а под утро прозяб основательно, встал, оглядел спящую компанию и выбрался наружу.

Погода за ночь не улучшилась, утро выдалось тёмное, небо всё сплошь в темно-серых облаках.

«Надо идти за напарником», — решил Мяк и, по ходу разминая затёкшие за ночь суставы, зашагал к Воне.

Он долго стучал в дверь, но Воня не открывала. Он даже подумал, что они с пришельцем куда-то подались спозаранку. Через минуты три упорного стука за дверьми послышалось какое-то движение.

— Чего надо? — раздался заспанный голос Вони.

Мяк ответил, что пришёл к Профессору, то есть зашёл проведать.

Воня что-то проворчала, не открывая дверь, и ответила:

— Профессор отдыхает.

Очень удивился Мяк и не сразу сообразил, как на это отреагировать.

— Воня, — спросил он. — А работать сегодня он будет?

За дверью с минуту молчали, затем он почувствовал какое-то движение и услышал голос Профессора. Заикаясь, тот произнёс довольно длинную фразу: