Мясо снегиря (гептамерон)

«Вот! — говорил он про себя, обращаясь к ней. — Вот кого ты потеряла!»

Он стал состоятельным человеком, прижил для уверенности троих детей от разных матерей, содержал всех достойно.

Вот! — душа омывалась сладкими слезами мщения.

Он на общественном поприще достиг значимого успеха, а со временем вошел в десятку самых влиятельных людей государства.

Целая страна считала его выдающимся человеком, и он все приговаривал:

— Вот!.. Вот!..

Ему исполнилось пятьдесят, когда он ноябрьским вечером, выйдя из служебной машины подышать, встретил ее. Прямо на улице, нос к носу.

Она была искренне рада его видеть, говорила, что он совсем не изменился, и причитала, что столько лет прошло! Какие они глупые были тогда. Где она, глупая молодость?.. Потом она поведала ему о внуках, которым уже пять и шесть, еще о каких-то мелочах, а он все заглядывал ей в глаза с некой надменностью, пытаясь отыскать в них, синих, признаки упущенного ею счастья с ним. И вдруг она спросила:

— Ты-то как? Где трудишься, чем дышишь? Женат, наверное, и внуки тоже?..

«Что!!!» — в нем все обрушилось, как при ядерной войне рушатся высотки, неожиданно складываясь в ничто, целые города уходят под землю, цунами заливают континенты!..

— Как, ты ничего не знаешь?

— А что? — Она забеспокоилась.

— Я же лауреат, я вице… Я…

Она уже чувствовала себя виноватой и стала торопливо оправдываться, что почти всю жизнь провела в Африке, где работает муж, и вскоре опять туда собирается, а в Москве редко, только для того, чтобы внуки не забывали…

— Я как-то полюбила Африку!

Он плюхнулся в роскошный автомобиль с мигалками, помчался по встречке с милицейским сопровождением…

Подъезжая к правительственной даче, он подумал, что вокруг — пустота. Стоя в халате перед полками своих книг, он громко сказал, напугав домработницу:

— На кой х…й я прожил свою жизнь!!!

Через неделю президент принял его отставку, а к концу года он неожиданно для страны скончался.

День седьмой

Требуха и ритм

Подруга мне тут давеча определила:

— Ты ведь еще застал те времена, когда телевизор плоскогубцами с канала на канал переключали!

Вот ведь точно сказала!

И так меня эти слова задели, сам не мог проанализировать — почему… Сейчас у меня шестьсот телеканалов и переключатель работает по радиоволне, хоть задницей становись к плазменной панели.

Но слова ее, словно связка рыболовных крючков проткнули умную опытную рыбину, самые кишочки, подцепили и мои потроха, и заворочались внутренности отчаянно, а от того и в голове тестом дрожжевым набухло. Набухло — бухло! Сейчас уже ни от кого не услышишь этого слова, роднящего меня с моим отцом, ну разве что от ровесников, оставшихся жить в том времени. Вот еще плоскогубцы переключают черно-белую «Чайку»… В общем, набухла моя голова, словно бухла перебрал…

А тут еще телефон цикадой заливается! Звонит жена…

Мать моя, еще пятнадцать лет назад я не знал, кто мне звонит! Звонок всегда был сюрпризом, ожиданием, что в трубку тебе заговорит само Счастье!.. А сейчас из динамика «гав-гав» — партнер! «Мяу» — любовница!.. Ты уже все прожил за время звонка, так и не взяв трубки… На кой черт!.. Ты знаешь, что тебя ждет, ты точно уверен, что не заговорит со мною Счастье…

Можно сейчас и на природу помчаться на «мерсе», и завалиться в сено с вкусной женщиной, даже мобильник можно в машине нарочно забыть… А оттого и все другое нарочно!..

Я помню, как в коммуналке карандашик на бумажной веревочке висел возле тяжеленного черного телефонного аппарата. У каждого было свое местечко на стене, чтобы туда контакты записывать… Сейчас в outlooke все, в компьютере и на пяти телефонах, не дай Господи, что-то потерять!..

Мама моя! Почему я живу в этом времени? Мама моя! Почему в этом времени у меня нет мамы…

Я закрываю глаза и отправляюсь в ту страну, в которой я моложе… В страну, которая принадлежит только мне!

Уж точно, что страна эта не с молочными реками и кисельными берегами, в ней живется не легче, чем в других, а может быть, даже сложнее, но тем не менее это — моя страна, меня в нее тянет, и чем быстрее бежит время, тем чаще мне хочется ее посещать!

Я вхожу в нее, и ветер треплет мои волосы… Я тогда носил хеер а ля Анжела Дэвис… Гляжу в отражение оконного стекла, нравятся волосы… Ну вперед, по почти забытым улицам! Запахи!.. Чем больше запахов, тем все лучше вспоминается. И улица, по которой я почти бегу, хоть и не спешу никуда… Запах пива и остывающего асфальта. Где-то недалеко, кажется, пивная или бочка привозная, за той аркой, или нет, за углом… Так и есть. Мужики в очереди к бочке, с толстой хозяйкой. Стоят они все в черных пиджаках, а в руках банки трехлитровые! Кайф!.. А вот булочная, в ней двери крутящиеся, из трех отсеков, чтобы не давились, а входили в святое место чинно, по одному! Вот булка за семь копеек, пахнет поджаристой коркой, Францией, вот полок с трехкопеечными булочками, похожими на самое интимное женское место, здесь и калорийки с изюмом… А «Бородинский» смешался своим терпким запахом с круглым хлебом за сорок копеек…

Выхожу из булочной, а от бочки пивной крик в мое ухо:

— Эй! Ефим!