Мятеж

Олливан. Ее мать не знала. Алана заметила колебание, ее тело напряглось, как всегда, когда речь заходила о риске упоминания ее первенца. Они не говорили о нем; не говорили уже целый год.

Кассия не хотела быть той, кто скажет матери, что Олливан вернулся. Она не хотела видеть, какие эмоции появятся на ее лице.

– Дело в том, – продолжала она, пытаясь собраться с мыслями, – что у тебя все по-другому. Ты следующий верховный чародей. Ты заслужила свое место здесь. Тебя… уважают.

– А ты моя дочь. К этому тоже прилагается уважение.

Кассия внимательно на нее посмотрела.

– Ты правда так думаешь? Ты так представляешь себе мою жизнь?

– Все, что я могу сделать, это представить, Кассия, – мягко сказала Алана. – Я едва тебя знаю.

– И чья в этом вина?

Слова вырвались прежде, чем она успела их обдумать, но сразу после этого Кассия поняла, что хотела причинить матери боль. В любом случае это не сработало.

– Наверное, моя собственная, – сказала ее мать. – Звезды знают, что я слишком оттягивала тот момент, как Эстер вернула тебя к нам.

– Я сама вернула себя обратно. Я хотела быть здесь. И мне жаль, что это доставляет тебе такие неудобства.

– Кассия. Не вкладывай слов в мои уста.

Но все же она не отрицала. Кассия ждала, что она продолжит, но Алана массировала виски, как будто у нее начиналась одна из головных болей. Она была близка к тому, чтобы вообще потерять интерес к разговору.

– Давай не будем ссориться, – сказала она, словно на автомате. – Я просто хотела сказать, что ты тратишь всю свою энергию, зацикливаясь на вступлении в Общество. Уже скоро ты будешь на пути обратно в Камден, и я…

– Я еще не решила, – вмешалась Кассия.

Она говорила это уже не раз. И все же что-то в ней потянулось к идее возвращения и всеми силами ухватилось за нее. Это было не то, чего ей на самом деле хотелось, напомнила она себе. В Зоопарке были люди – Эстер, Гедеон, Файф, которые относились к ней как к семье, поэтому, конечно, она скучала по ним. Конечно, в постигшем ее одиночестве эти воспоминания стали особенно сильными.

Но в Камдене она была счастлива лишь отчасти. Жизнь там была омрачена неизбежной изоляцией, как будто она жила за стеклом. Она чувствовала это каждое утро, когда практиковала свою магию одна, без друзей. Каждый раз, когда кто-то шептал «это ребенок чародеев», стоило ей пройти мимо. Каждый раз, когда они говорили о многовековой истории, которая отделяла их, метаморфов, от мастеров душ, призраков и чародеев. Если здесь, в Харте, она и была менее счастлива, то только потому, что еще не проявила себя. Она не показала им, что она не метаморф. Но это были ее люди. Если Кассия не могла прижиться здесь, то не могла прижиться нигде.

Алана посмотрела на нее с жалостью.

– А что, если твой дедушка решит, что возвращение в Зоопарк – лучший выход для тебя?

Для тебя. Вот оно. Снова. Ни у кого из них не было иллюзий, будто решение будет принято в наилучших интересах Кассии. Единственной причиной, по которой она продолжала настаивать на том, что еще не определилась со своим будущим, была детская надежда, что, если она повторит достаточно раз, это станет правдой; выбор чудесным образом останется за ней. Может быть, так оно и было бы.

Возможно, существовал способ, которым Кассия могла взять свою жизнь в свои руки. Но если и так, она его еще не нашла. Ее просьба вернуться в Харт была удовлетворена только по настоянию Эстер Рейвенсвуд, убеждению, что это принесет пользу всем, и обещанию, что Зоопарк примет ее обратно, если Джупитус сочтет нужным. Она не была уверена, что Эстер смогла бы помочь ей, реши он, что это не так.

Она больше не могла говорить об этом; ни о посвящении, ни о Камдене. Она вдруг почувствовала сильную усталость, в горле встал ком, к глазам подступили слезы. Ей хотелось снова зарыться головой в подушку и побыть одной. Поэтому она сказала единственное, что, как она знала, могло заставить мать выбежать из комнаты. Но все же она отвернулась, чтобы не видеть лица Аланы.

– Он вернулся. Он провернул какой-то… трюк, чтобы быть избранным президентом Общества. Согласно уставу, ему должно быть разрешено снова жить в Уизерворде. Дедушка был вынужден согласиться. Я думаю, он захочет вернуть свою комнату.

Дверь захлопнулась прежде, чем она закончила говорить. Наступившая тишина была самой одинокой из всех, что Кассия когда-либо слышала. И тут она вспомнила.

– Кто вернулся? – раздался голос.

Вайолет упала на бок и была наполовину скрыта подушкой, в которую Кассия кричала. Ее тихий голос словно заживил рану, которую открыла Алана. Каким бы глупым это ни казалось Кассии, это лицо не было свидетелем ее унижения этим вечером, и оно в любом случае не отвело бы глаз. Это было лицо человека – или вещи, которое даже не знало о существовании Олливана Симса.

– Мой брат, – сказала Кассия кукле. Она подняла ее и посадила к себе на колени. – Мой брат вернулся.

Последовала пауза, и Кассия почти положила куклу обратно, как вдруг та ответила:

– И это заставляет тебя грустить.