Мятеж

Она добавила последнее замечание как бы между прочим и была встревожена, почувствовав, как сжимается ее сердце.

– Твоя семья отослала тебя прочь?

– Когда мне было пять.

– Пять?

Кассия вздрогнула от тона голоса куклы; резкого и более громкого, чем обычно.

– Твоя семья ожидала, что в пять лет ты проявишь себя как одаренный чародей?

– Олливану было три года, когда он заколдовал музыкальную комнату, чтобы инструменты в ней сами писали и играли симфонии, – отрезала Кассия, уставившись в беспорядок кружев у себя над головой. – Один театрал купил у него права на музыку для пьесы. Торговец из Дорберга.

Эту постановку ставят до сих пор.

– Земля и звезды, – пробормотала кукла.

– Совершенно верно.

– Это несправедливо.

– На самом деле для трехлетнего ребенка сумму он получил довольно щедрую.

– Нет, несправедливо то, что они ожидали от тебя. Ты должна быть самой собой.

Казалось, магия внутри куклы достигла своего максимума, и ей было нечего больше сказать.

– Да, ты уже говорила, – пробормотала Кассия, больше для себя, чем для куклы. Она была удивлена, как ей стало грустно оттого, что разговор закончился; что иллюзия того, что есть с кем поговорить, разбилась вдребезги.

– Ты должна быть самой собой, но все хотят, чтобы ты была Олливаном.

Кассия приподнялась на локтях. Кукла не двигалась, и все же казалось, что она смотрит на нее. Возможно, Кассия сдвинула кровать, когда ложилась. Она села еще дальше, и, хотя глаза куклы, казалось, не двигались, она все еще смотрела на нее, как на портрете, глаза с которого следуют за вами по комнате.

– Я полагаю, этот Олливан, этот твой брат, был изгнан за проступок?

– За убийство, – натянуто сказала Кассия. – Он убил человека в драке.

– Тогда почему ты должна быть такой, как он? Он не заслуживает их уважения. Его заслуживаешь ты.

Кассия не могла не согласиться. Звезды где-то просчитались, и это сделало Олливана президентом Общества молодых одаренных чародеев в ту же ночь, когда оно во второй раз отказало Кассии в инициации. Это был просчет, который совершался снова и снова с того дня, как ее семья решила подготовить Олливана к должности верховного чародея, а ее сделать кем-то вроде детского посла от своей фракции. Убрать ее с дороги. Разобраться с ней так, как никто не смог разобраться с Олливаном. Даже изгнание не помешало ему добиться своего.

Кассия знала все это; это было ее реальностью в течение семнадцати лет. Но никогда за все это время никто другой не озвучивал то же самое.

– Позволь мне помочь тебе, – сказала Вайолет.

Она говорила это много раз. Это был основной принцип создания зачарованных кукол; чтобы юные чародеи могли практиковаться в использовании своей магии. Но эта кукла… Это было блестящее волшебство. Она почти заставила Кассию поверить, что может ей помочь.

– И почему это ты хочешь мне помочь?

На этот раз она увидела это. Это не игра света. Глаза куклы скользнули к ней, ее зеленые радужки вспыхнули в свете лампы, как будто внутри были спрятаны механические детали – или более сильная магия. Кассия затрепетала. Она не была уверена, вызвано ли это беспокойством или восторгом.

– Потому что ты дала мне волшебство, – сказала кукла. – Ты вернула меня к жизни в той холодной, пыльной комнате, помнишь?

Кассия покачала головой.

– Это не я. Я просто нашла тебя.

– Ты нашла меня, и ты сделала меня такой, какая я есть, – сказала кукла более настойчиво. – Все, что было раньше, было скучным и непонятным. А потом мы стали друзьями, и я чувствую, что вместе мы сможем сделать все что угодно.

Кассия сдалась. Что плохого в том, что у нее была кукла, которой она могла излить свою душу, если это заставляло ее чувствовать себя лучше? Это было все равно что вести дневник, или кричать в подушку, или сочинять письма Гедеону, Эстер или Файфу, прежде чем бросить их в огонь.

Она улыбнулась Вайолет, зная, что, какой бы магией эта кукла ни была наделена, она и в самом деле может видеть Кассию.

– Тогда друзья.

Глава 9

Празднование слишком затянулось.

По воспоминаниям Олливана, подобные кутежи устраивались каждую неделю, так что он не понимал, почему преемники чувствовали такую необходимость пить, танцевать и болтать до утра из-за каких-то выборов. Ему нужно было ускользнуть отсюда, но он не мог этого сделать, потому что все ожидали, что он станет болтать со всеми, кто захочет к нему подойти.

А этого хотел каждый – по крайней мере, каждый, кто здесь присутствовал. Он ответил на семьдесят с чем-то вопросов о том, как, ради всего святого, ему удалось совершить такой переворот, а его ответы в основном были чем-то вроде «ты не хотел бы этого знать», сопровождаемое застенчивым подмигиванием. На самом деле Олливан не мог упрекнуть в любопытстве никого из них. Ведь план был просто гениальным.