Мятежный дом

— До сих пор эти люди из рабочей команды были для нас номерами. Мы думали, что если мы не бьем их и не спрашиваем с них больше работы чем с себя — то тем самым выполняем христианский долг. Если бы они и в самом деле были животными — то действительно, этот долг можно было бы считать выполненным. Но они люди. Это догмат Церкви.

— Нордстрем, — подал голос имперский матрос. — Ты же принес ихнюю гражданскую присягу. Ты же обещался им ни в каких своих делах не ссылаться на веру, догматы Церкви и все такое.

Торвальд хрустнул пальцами и тихо сказал:

— Что ж, придется ее нарушить, — а потом голос его снова зазвучал спокойной командной силой. — Господа генетически модифицированные люди. В течение недели вот этот младший матрос объяснит вам, как и почему в Империи принято давать имена. После этого каждый из вас примет решение, хочет ли он жить человеком среди людей или рабом. В отношении тех, кто решит остаться рабом, я по окончании рейда подниму с господином Занда вопрос о перепродаже, поскольку никто из нас, имперцев, не может быть рабовладельцем. Теперь вы, господа крестоносцы. Я напоминаю вам, кто мы и почему мы здесь — но приказывать в этом деле никому не могу. Только замечу, что каждый из нас может стать крестным отцом. Господин Бадрис, — только тут Дик заметил, что в дальнем углу за офицерским столиком сидит эколог. — Я позвал вас сюда, чтобы вы знали: здесь не сколачивается никакой заговор против дома Рива или клана — и тем не менее, мы намерены нарушить закон об этологических диверсиях. Таким образом наша жизнь в ваших руках.

— Я ценю ваше доверие, — господин Бадрис поднялся. — Но намерен в таком случае попросить у вас замены для… матроса Огаи. Я не желаю больше иметь с этим… человеком ничего общего.

— Почему? — Дик почувствовал внезапную давящую боль где-то в области солнечного сплетения. Уже второй раз хороший человек отвергал его с презрением. — Что я вам сделал?

— Что вы мне сделали? — губы эколога дрожали от сдерживаемого гнева. — Лично мне — ничего. Я просто полагал, что вы поумнели наконец-то… Огаи. Перестали рисковать чужими жизнями ради собственных предрассудков. Я дал вам свой логин, чтобы вы, читая инфосеть, знали: по вашей вине в Пещерах Диса умирают гемы. Чтобы вы знали, как они умирают. И я наивно полагал, что вам стало стыдно за ваши безответственные действия, которые вы совершали, должно быть, под влиянием боли и отчаяния. Но я очень горько ошибся — вы хладнокровный и жестокий дурак.

Дик, красный до кончиков ушей, набрал было воздуха в грудь, чтобы ответить ему — но Торвальд жестом велел ему молчать и заговорил сам.

— Господин Бадрис. Вы, должно быть, сильно недооцениваете меня, если полагаете, что я способен пасть жертвой манипуляций человека, младшего меня на двадцать лет. Поймите, юноша только подбросил мне пищу для размышлений — все остальное сделал я сам. Я знаю ваши убеждения, а вот юноше вы забыли сказать, что вы аболиционист. Это придает вашим словам несколько иной оттенок, чем думает мальчик, не так ли? Но я все-таки неважного мнения о вашем аболиционизме, и вот почему. Упрекая юношу в гибели обращенных гемов, вы все-таки рассматриваете их как бессмысленные и бессловесные жертвы. При всем вашем аболиционизме они продолжают для вас оставаться животными, в лучшем случае — детьми. Одни их обольщают, другие истязают. Вы ни на секунду не помыслили, что их жертва могла быть свободной и сознательной.

— Даже если так… — проговорил эколог. — Даже если так…

— А вот тут позвольте указать вам на… скажем так, культурное различие между нами и вами. Может быть, не каждый из нас, в случае, когда человеческое достоинство несовместимо с жизнью, сможет избрать достоинство… Но каждый из нас знает, что такие ситуации возможны и какой выбор следует сделать.

— Но вы-то сами его не сделали, — бросил Бадрис.

— Да, — Торвальд слегка сдвинул брови. — Я струсил. Это одна из причин, по которой сейчас я отвергаю гражданскую присягу при свидетеле со стороны дома Рива.

— Чувствуя себя в полной безопасности среди своих людей. Посреди моря, где может случиться что угодно.

— Вы настолько скверно думаете о нас? — старпом вскочил со своего места. — Да ради своей чести мы будем беречь вас как зеницу ока — каждый, до последнего матроса!

— Я имел в виду в первую очередь вашу честь, — добавил Торвальд. — Но вообще-то… я не нуждаюсь ни в каких гарантиях.

— То есть, намерены с легкостью подставить семью, которая вам доверилась, — сощурился эколог.