Мятежный дом

Больничная одежда лежала там, где Дик ее оставил. Грязный комбо и зеркалку юноша увязал в узел, из которого взял. Узел запихал в машинку, включил. Забрался в кабинку и открыл воду. Подумал немного и включил режим «пар».

Шане он сказал чистую правду: он и раньше знал, что Бет не может изменить ход событий, что ей придется выйти за этого… живот свело при одной мысли. Дик яростно намылил голову, пустил воду, начал смывать пену… Ему хотелось кричать, орать, надрывая глотку. Ладно, старуха настропалила Бет наговорить гадостей. А уж он-то что ей наговорил, ох, стыд-то какой… Она же ни в чем не виновата, на нее давит эта чертова семейка, и никак, никак нельзя обернуться так, чтобы разрешить все дело до истечения срока траура… Вода отключилась, а Дик все продолжал глотать пар, обхватив себя за плечи, раскачиваясь вперед и назад.

Какая-то его часть почти спокойно, почти холодно удивлялась — почему он все это переживает так остро? Мир был несправедлив к нему и раньше, но пока Бет не произнесла то, что она произнесла, он не чувствовал себя преданным даже когда его предавали. Он мог умереть, но не мог проиграть. Но сейчас… мир словно сдвинулся — вот он сейчас протянет руку, а стена или стиральная машина или сложенная на ней одежда окажутся не тем, чем были…

Нет, одежда оказалась одеждой и машина машиной. Дик завязал штаны и собрался влезть в тунику — но едва поднял руки над головой, как в глазах потемнело и пришлось опуститься возле стиралки на колени.

То, что толкалось изнутри острыми гранями в грудь и в горло, прорвалось наконец.

— Я же никогда и ничего не просил для себя, — выдавил он сквозь зубы. — Я же хотел так мало. Живым себя отдать хотел… Ты не взял. Мертвым — не взял. Тебе что надо-то? Что за фунния?

В памяти всплыл день казни, окутанная белыми шелками золотоликая фигура на пьедестале гравиплатформы.

Керет. Мало того, что он не знал никогда никакого горя, мало того что он жил в неге и роскоши, под неусыпной охраной, которая и чихнуть на него никому бы не позволила — ему еще и должна была достаться Бет. Просто так. Без всяких усилий. Моро отправился в Империю, внедрился на «Паломник», изломал жизни стольких людей, убил Нейгала — лишь для того, чтобы преподнести ему Бет как подарок ко дню рожденья. Дик вспомнил, каких мук ему стоило короткое счастье с ней. А этот недоносок получит в сто, в тысячу раз больше — и ему даже пальцем для этого шевельнуть не придется. Нет, это невыносимо.

— Я убью его, — сказал он вслух.

Дик прижался лбом к холодному железу гудящей стиралки — и на запотевшем стекле окошечка вывел знак «синоби». Терпение. Где-то он слышал, что по-настоящему решительному убийце не помешает никакая охрана — если он обладает достаточным запасом терпения и умения. А, да — он слышал это от Шаны. Один из основных принципов синоби — не бывает неприступных крепостей, неуязвимых систем обороны и безупречной охраны. В системах безопасности всегда есть дырка. Всегда.

— Останови меня, — снова вслух сказал он. — Давай, останови, если хочешь. Ты же устроил все так, что одним все, а другим ничего. Ты…

Это было невероятно трудно сказать. Все равно что плюнуть в лицо коммандеру Сагаре, отцу Ариме или капитану Хару.

— …ты предал меня. Теперь делай что хочешь — я сам по себе.

«Никто не бывает сам по себе» — ответил голос внутренней сволочи. — «Кто не с Ним — тот со мной».

— Нет, сука. Я сам по себе, но я и не твой. Я ничей. Пока жив хотя бы…

— Эй, ты с кем там? — Шана просунулась в дверь. — Боги мои, что ты возишься? Надевай рубашку, поднимайся… Или тебе опять плохо?

— Нет, я в порядке.

— Тогда пошли. А вот это, — она заметила знак на стекле стиральной машины — совсем лишнее. Незачем людей пугать.

Проскользнув в душевую, она стерла рукавом знак на стекле.

— Идем.

— Шана, — он удержал ее за руку. — Шана… поцелуй меня.

— Что, прямо сейчас?

— Да.

Шана, прищурившись, посмотрела ему в лицо.

— Может, и дать тебе прямо сейчас?

— Если хочешь.

— Ладно, — Шана усмехнулась и прижалась губам к его губам.

Ее поцелуй обещал все то же самое. «Нравлюсь ли я ей, или это задание — какая разница? У нее замечательная грудь, и ей все равно, убийца я или нет…»

— Это тебе от меня лично, — прошептала Шана, прерывая поцелуй. Сделала шаг назад. — А это — просто от женщины, которую ты попытался использовать для мести другой юбке!

Конец фразы Дику расслышать было трудно, потому что от сильной пощечины звенело в голове. Девица на занятиях по рукопашному бою явно времени зря не теряла.

— За что?! — заорал на нее Дик. — Могла бы просто сказать «нет»!

— А за то, что ты на навеге все время воротил от меня нос из-за того, что я синоби! Что, как получил отлуп от своей шнайдерки — так и синоби сделалась хороша, да? Свинья ты, вот!

— А что так уж сильно изменилось после навеги, где ты на меня вешалась? Почему я вдруг сейчас стал свиньей, а?

— Потому что ты по-прежнему мне не веришь! Ты все еще думаешь, что я на задании — но теперь тебе это уже без разницы, тебе все равно, с кем, и ты… ты ничем не лучше тех, кто ходил ко мне в «Горячее поле».