Мятежный дом

— Что делать с пленными? — спросил Мардукас.

— Морлоков — в муниципальную тюрьму под усиленную охрану. И вызвать медика. Если глайдер-порт предложит обмен, соглашаться только всех на всех. Мальчишку… закиньте в мой под. В багажник.

— Думаешь… они захотят его обменять?

— Нет. Жаль, я бы с удовольствием согласился, но нет. Им позарез нужно переиграть нас в благородстве. На что спорим, что полицейских они отпустят просто так?

Мардукас не принял пари, и правильно сделал. Меньше чем через час морлоки, занявшие глайдер-порт, отпустили полицейских, объявив условия, на которых они согласны сдать обратно глайдер-порт:

— полное освобождение всех гемов Картаго, принятие их в соответствующие кланы на правах ассоциированных членов, с последующей выдачей полных прав их потомкам;

— справедливое разбирательство бунта на базе Ануннаки и суд над госпожой Джар;

— Заключение мира с Империей и восстановление галактической торговли;

— Введение прямого императорского правления, роспуск Совета кланов и Совета капитанов, созыв собрания представителей всего дома Рива, как от кланов, так и от ассоциированных граждан, гемов и планетников.

Вся эта декларация носила общее название «Сянай сисаку» — «четыре статьи из поезда». Остряки тут же начали вместо «четыре» писать «смерть» — «статьи смертников из поезда».

* * *

— Ты не мог этого сам придумать.

Дик улыбнулся. Вот Шнайдер, по всему видно, считает, что мог, и бабушка Ли так считает. Плохо быть молодым все-таки, неудобно до чертиков.

На самом деле Моро только подсказал, где искать. Мальчик, которому вместо сказок на ночь пересказывали «Троецарствие» и «Повесть о великом мире», не мог не вспомнить, что первым делом всякий бунтовщик объявлял себя защитником и опорой Государя.

Хотя без Моро, конечно, Дик бы и не вспомнил об этом. Ему не нравился здешний государь, моль бледная. Да и не назовет имперец государем никого, кроме Брэндона.

Но морлоки — иное дело. Они — создание дома Рива. Они бьются за то, чтобы стать гражданами дома Рива. Для них император и императорское правление — не пустой звук. Сёгуны меняются, один свободу даст, другой отберет — а вот данное властью императора — это уже серьезно.

— Нет. Я не мог сам этого придумать.

Мардукас поверил. Шнайдер нет. Ли — тоже нет.

— Над чем смеешься? — спросил Шнайдер.

— Совет кланов не отдаст власть Керету, — это была четверть правды, но всей правды говорить не стоило, наверняка записывают. — Но я бы посмотрел, как они выкручиваются.

— А как собираешься выкручиваться ты? — Мардукас делал такое лицо, как будто у него чесалось что-то. Наверное, руки. Да, точно, он хочет мне врезать — а нельзя.

— А мне нужно? — Дик снова улыбнулся. Он не хотел их раздражать или злить лишний раз, просто ничего не мог с собой поделать. Это ведь смешно — год назад он еще не сделал им никакого зла, а его засунули в клетку, унижали, мучили друзей на его глазах, а потом и его самого отдали чокнутому извращенцу. А сейчас, когда он повел убитым счет на сотни — гляньте-ка, и перевязка, и обезболивающее, и в туалет сводили, и напиться дали, и пальцем не трогают. Скажете, смеяться не над чем? Да если бы не такая чумовая усталость, он бы живот надорвал, глядя на Мардукаса. При нем разговаривать со Шнайдером и Ли — это все равно что при ребенке обмениваться намеками на неприличные анекдоты. Мардукас же так и не понял, что произошло.

— Давай проясним позиции, — контр-адмирал, берите пример со своего тайсё: кто имеет власть освежевать человека заживо, тот на его счет не бесится. — Ты считаешь, что своего уже добился. Даже гибель всех морлоков ничего не изменит. Когда с ними покончат — а в течение суток с ними покончат — все равно будет заседание Совета Кланов по поводу этого восстания. Все равно госпожа Джар получит свое: замордованный морлок ей сошел бы с рук, но уж никак не бунт в части. И хотя Совет скорее повесится в полном составе, чем передаст власть Керету, шум из этого выйдет. Дом Рива — и планетники, и хикоси — поймет наконец, что гемы — сила, с которой нельзя не считаться. Я видел твою стратегему. Ты хочешь отыграть у меня Путь, а стратегию свою построил на том, что я скован Законом. Так?

— Так.

— И ты полагаешь, что уже победил. С той минуты, как я проглотил приманку и решил, что ты возглавляешь основной прорыв — ты победил в любом случае. Ты мог погибнуть еще там, в тоннеле — это ничего бы не изменило. И что бы мы ни сделали с тобой сейчас или завтра — это ничего не изменит. Верно?

— Да, — Дику снова стало смешно. — Порт вам придется брать силой. Они не откроют ворота.

— Потому что ты так приказал?

— Потому что они так решили.

— Ты хорош, — Шнайдер покачал головой. — Но тебе шестнадцать или около того, и с этим ничего не поделаешь. В твои годы о морали и пути судят по себе. Самое умное, что можно с тобой сейчас сделать — это отпустить на все четыре стороны. Впрочем, добрые граждане, которых ты оставил без воды, тут же пустят тебя на все сорок четыре.