Мятежный век. От Якова I до Славной революции

29 декабря группа из двенадцати епископов подала жалобу на то, что их «жестоко запугивали, унижали и оскорбляли», а принятые во время их вынужденного отсутствия решения палаты лордов не имеют законной силы. Это было равносильно утверждению, что без епископов парламент незаконен. Члены палаты общин пришли в ярость от того, что они посчитали заносчивостью: на следующий день епископов обвинили в государственной измене и отправили в Тауэр, а ночь стояла снежная и морозная. Теперь высшие сановники Англиканской церкви, включая обоих архиепископов, находились под замком. Появилась возможность, что в их отсутствие пуританская оппозиция сможет наконец провести свои радикальные меры через палату лордов. Король отнюдь не был одинок в попытках применения силы и тайного сговора.

На следующий день во дворе и в окрестностях Вестминстера увидали большое количество старых военных офицеров короля, которых Симондс Д’Эвес описал как «отчаянных и распущенных малых». Джон Пим приказал держать закрытыми двери своей палаты. Затем он объявил, что раскрыл заговор, устроенный с целью до наступления ночи разогнать палату общин, – еще одна пролитая в огонь капля масла.

В первый день нового, 1642 года дела дошли до точки кипения. Комиссии палаты общин и остатки палаты лордов собрались в Гилдхолле, чтобы обсудить общую стратегию. Было согласовано, что следует собрать отряды обученных военных под властью парламента; на этой встрече также было решено обвинить королеву в связях с католическими мятежниками в Ирландии, – вероятно, чтобы спровоцировать короля на резкие шаги. Подготовленные парламентские отряды действительно сформировали, практически отдав Лондон под их контроль. Мобилизовывать вооруженные силы без разрешения короля было актом измены, но, похоже, никого это больше не заботило.

В любом случае Карл уже готовил планы обвинить в измене конкретных членов парламента: он уже заявлял, что об их переписке с шотландцами, да еще в военное время, «забывать нельзя». 3 января палате лордов зачитали обвинения против лорда Мандевилла, Джона Пима, Джона Хэмпдена, Артура Хейзелрига, Дензила Холлса и Уильяма Строда. Пим на следующий день направил делегацию в муниципальный совет Лондона с просьбой о помощи; совет недавно избрали с пуританским большинством, и в этот день он сформировал для города «комитет безопасности».

Это было вовремя, поскольку король приготовился нанести удар уже во второй половине этого дня. Пима предупредили об атаке, по всей видимости, шпионы при дворе, и он подготовил красочный спектакль. Сразу после полудня обвиняемые королем парламентарии заняли свои места в палате общин, прекрасно зная, что королю сообщат об их присутствии. В три часа дня Карл выступил из Уайтхолла с вооруженной охраной в 300 человек и проследовал в Вестминстер. Как только известие достигло палаты общин, обвиняемые выскользнули из помещения и укрывались в Суде королевской скамьи, пока их не вывезли в Сити. Когда они уже удалялись, по лестнице в вестибюле прозвучали шаги королевского отряда. Король вошел в палату общин один, но двери оставались открытыми, чтобы парламентарии могли видеть ожидающих вооруженных людей.

«Господа, – сказал Карл, – сожалею, что пришел к вам по такому поводу». Он попросил выдать ему членов палаты, против которых выдвинуты обвинения. Тут он понял, что его заставили раскрыть карты. Он осмотрелся и увидел, что они ушли. «Я не вижу их, – прошептал король, – мне следовало помнить, с кем я имею дело». Он добавил вслух: «Я пришел сказать вам, что должен взять их при любых обстоятельствах. Господин Пим здесь?» Ответа не последовало. «Так, так! Это не имеет значения. Думаю, мои глаза не хуже других». Затем он попросил спикера помочь ему найти нарушивших порядок членов парламента.

«Если будет угодно вашему величеству, – ответил Лентхолл, – пока я нахожусь на месте спикера, у меня нет глаз, чтобы видеть, и нет языка, чтобы говорить что-то иное, кроме того, что прикажет мне парламент, слугой которого я здесь являюсь; и я покорно прошу меня простить, что не могу дать иного ответа на требование вашего величества».

Тут наступило то, что современники называли «долгой паузой» или «мертвой тишиной». «Хорошо, – в конце концов произнес король, – поскольку я вижу, что все птички улетели, надеюсь, вы пришлете их ко мне, как только они вернутся. Если нет, я найду всех сам, потому что их измена отвратительна, причем она такого свойства, что вы будете благодарить меня за ее раскрытие. Даю слово короля, что не намереваюсь применять силу, а буду преследовать их законным и справедливым образом, потому что никогда не имел в виду ничего другого». Карл вышел в большом смущении под раздающиеся отовсюду громкие крики: «Привилегия! Привилегия!»