Мятежный век. От Якова I до Славной революции

Мильтон настаивал, что «мы не должны уподоблять все знания нашей страны товарам, маркировать и лицензировать их, подобно тканям и тюкам с шерстью». Он вспоминал свое путешествие в Италию, где встречался с Галилео Галилеем, «состарившимся в тюрьме инквизиции». Если над Англией также должна сгуститься тишина единообразия, то «скоро станет бесспорным, что епископы и пресвитеры для нас суть одно и то же по имени и по существу». Что, если пресвитериане не лучше, чем церковь Лода с ее строгими предписаниями?

Чего же опасались цензоры и противники свободы? «Только тот, кто способен понимать и судить о пороке со всеми его приманками и мнимыми удовольствиями и тем не менее воздерживаться от него, отличать и предпочитать настоящее добро, – только тот есть истинный воин Христов. Я не могу воздавать хвалу той трусливой монашеской добродетели, которая бежит от испытаний и воодушевления, никогда не идет открыто навстречу врагу и незаметно уходит с земного поприща, где венок бессмертия нельзя получить иначе, как подвергаясь пыли и зною». Фразы Мильтона вздымаются, как набегающие на берег волны, а внутри эти волны бурлят поэзией. Предложения сложные, звучные и торжественные, но время от времени их стройность нарушают ирония и острое слово.

В «Ареопагитике» Мильтон обращается к гражданам с панегириком, который свидетельствует о чрезвычайной серьезности момента. «Лорды и общины Англии! Подумайте, к какому народу вы принадлежите и каким народом управляете: это не ленивая и тупая нация, a народ, обладающий живым, изобретательным и острым умом, способный создавать новое, тонко и сильно рассуждать, подниматься до высших ступеней человеческих способностей». Это великолепная дань интеллектуальным возможностям страны в период конфликта и разногласий. Мильтон считал Англию благословленной, как он говорил, «благоволением и любовью Неба». Именно эта вера придавала сил и оптимизма пуританскому делу.

Он пишет также, что маяк этого дела – Лондон. «Посмотрите теперь на этот огромный Город; Город-прибежище, дворец свободы, окруженный Его покровительством… Из мифического страха перед сектами и расколом мы вредим искренней и пламенной жажде знаний и разумения, которую Господь поселил в нашем Городе». Мильтон полагает, что нет ничего страшного в распространении схизматиков: все они – часть славы Божией.

Из всех писателей того времени Мильтон лучше других был способен воплотить значимость и решимость протестантства. В возвышенности его мыслей, в достоинстве и великолепии его величавых фраз мы можем прочувствовать неотъемлемое благородство той эпохи. «Мне представляется, что славный и могучий наш Народ поднимается, как сильный человек после сна, и сбрасывает с себя тяжкие оковы. Мне представляется, что он, будто орел, вновь молод и зорко видит при ярком свете полуденного солнца, очищая и усиливая свое давно помраченное зрение в самом источнике небесного сияния…»

В последующие годы, во время протектората, Мильтон служил у Кромвеля секретарем со знанием латинского языка. И в этой должности старался быть полезным пуританскому делу так же глубоко, как прежде. Тем не менее довольно скоро его постигло крушение иллюзий, а там последовали обиды и отчаяние. Как многих представителей его поколения, к концу правления Кромвеля и по возвращении короля Мильтона ждали невзгоды и одиночество, разочарование и скорбь.

29. Новая игра

В последние двенадцать месяцев войны события происходили весьма беспорядочно. Никто не знал, когда и как закончится эта война. У короля уже не оставалось ресурсов на крупные сражения. Он удерживал несколько городов, как, например, Бристоль и Вустер, однако его силы, по существу, ограничивались гарнизонами отдельных крепостей. Началась осадная война, войска парламента подходили к одному роялистскому оплоту за другим. Правила осады были хорошо известны всем участникам. После того как обороняющиеся дадут бой, на который способны, они могут требовать «переговоров» и обсуждать условия сдачи; если они капитулируют, им сохраняют жизнь. Если они отказываются сдаваться, то, скорее всего, происходит штурм и их уничтожают со всей жестокостью.

В эти тяжелые и кровавые времена появились отряды мужчин и женщин, готовые сопротивляться и дать бой любой из сторон, чтобы спасти свой район. Их называли «дубинниками» по оружию, которым они часто сражались. Например, фермеры и йомены графств Уилтшир и Дорсет еще раньше создали дозорные отряды, чтобы захватывать солдат на мародерстве и доставлять их в соответствующие лагеря для наказания. Они не знали, кто побеждает и кто проигрывает. Они не знали о сражениях при Нейзби и Ленгпорте. Они просто защищали свою жизнь и собственность.

Теперь сельские жители, вооруженные дубинами, серпами и косами, перешли в наступление. Они объединялись для охраны своих урожаев и сараев, заявляя следующее:

Если идете воровать и забирать наш скот,

Будьте уверены, мы дадим вам бой[38].