Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Не так давно исследователи предприняли дальнейшие попытки рассмотреть внешнюю политику раннего Нового времени в ином ракурсе. Было выдвинуто предложение «деперсонализировать» экспансию России на Черное море в царствование Екатерины II и считать ее перманентной динамикой русской истории, а не личной инициативой императрицы. Возможно, черноморская экспансия и была частью общей военной стратегии России, однако едва ли Екатерина руководствовалась подобными соображениями. Положение немки, узурпировавшей престол Романовых, было весьма непрочным, и она не стала бы развязывать войну по одним лишь стратегическим мотивам. Ее целью было выжить, и зрелищные победы увеличивали ее шансы. Кроме того, историки пытаются доказать возникновение идеи современного деперсонифицированного государства — и, как следствие, формирование надперсональных внешнеполитических приоритетов.¹ Средневековые короли отождествляли государство со своей династией. Шеннан полагает, что в XVIII столетии все большее число государей и их пропагандистов использовали представление о государстве, отождествляемом общими интересами правителя и подданных. Это подтверждается как неуважительным отношением таких монархов, как Петр I и Фридрих II, к своим родственникам, так и их готовностью принести себя или свой клан в жертву высшим целям.

Рассуждения мыслителей, на которых строит свое доказательство Шен–нан, кажутся менее убедительными. Многие из них, например Гоббс, были выдающимися философами, но их теории не отражали представлений, господствовавших в умах современников. Поэтому сегодня их сочинения не входят в число первостепенных источников при изучении политических воззрений своего времени. И каковы бы ни были достоинства тезиса Шен–нана, он неприменим к внешней политике, где любое представление о государственном интересе как о предмете, отличном от интересов монарха, все еще были слишком расплывчаты. И участившиеся обращения к raison d'état вовсе не свидетельствуют о реальном существовании в этот момент какой‑либо государственной необходимости. В устах Фридриха II и Екатерины П*такие высказывания просто оправдывают их династические амби-

¹Hufton O. 1980.Privilege and Protest.

Fontana. P. 233-235; Shennan J. H. 1974.The Origins of the Modern European State 1450-1725. H

utchinson. P. 9.

ции. Эгоистические цели казались более возвышенными, если преподносились как стремление к высшему благу государства. Раздел Польши представлял собой типичное укрепление династий, аккуратно замаскированное новой идеологией баланса сил. Если учитывать это обстоятельство, то слишком наигранной п о к а ж е т с я готовность Людовика XIV расстаться со своими династическими притязаниями при заключении договоров о разделе испанского наследства в 1699-1700 годах. Он как рассудительный человек всегда понимал, до каких пределов могли распространяться его притязания, а в 1699 году Франция была ослаблена. Таким образом, вопреки утверждению, что в XVIII столетии внешняя политика стала менее династически ориентированной, большинство новаций на самом деле были лишь новыми названиями, за которыми скрывались старые обычаи.

ПРОВОДНИКИ ПРЕРОГАТИВЫ

Макс Вебер выделял два вида власти: патриархальную и бюрократиче–скую.¹ Первый вид — власть персональная и самовластная. Государь властвует по собственному праву, ему подчиняется его клиентела. Его чиновники — плохо подготовленные любители, деловые процедуры неформальны и большая часть дел ведется устно. Второй вид — власть деперсонифициро–ванная и беспристрастная. Власть принадлежит государю по должности, и он управляет потому, что занимает эту должность. Чиновники — опытные профессионалы, исполняющие установленные предписания и ведущие письменные протоколы.

Когда Вебер описывал эти две модели, он не подозревал, чем была власть в раннее Новое время. Большинство правительств представляло собой смесь обоих указанных видов. Парижская бюрократия, прославившаяся своей эффективной работой, состояла из династий, оккупировавших, подобно паразитам, в ней должности. Они поднаторели в делопроизводстве, однако достигли этого в системе отношений клиентелы, совершенно чуждых мерито–кратическому XIX столетию. Стремление историков этого века модернизировать события вновь создает проблемы для понимания.

Однако существующая концепция «абсолютизма» строится на допущении, что существовавшая бюрократия была способна доводить королевские приказы до общества и при этом не зависела от структур этого общества. Кажется, что на практике королевская прерогатива работала иначе. В раннее Новое время бюрократия может быть ошибочно названа «чиновничеством». Однако большинство королевских чиновников покупало свои должности и считало их своей собственностью, которую следовало использовать