Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

власть была защитным механизмом, который делал монарха независимым от церкви и знати. Чем больше прав государи старались закрепить за собой, чтобы создать противовес этим своим конкурентам, тем четче они определяли права подданных. Пока королевские полномочия были ограничены какой‑либо внешней властью, гарантии свободы поданных четко не оговаривались. Когда королевская власть стала суверенной, гарантии прав были определены, а парламенты и сословные представительства возникали в Европе как грибы после дождя. Республиканские ценности — свобода, самоуправление и господство закона — прекрасно сохранялись в условиях монархии, так как существовали корпоративные организации, обязанные представлять права подданных. Король проявлял не альтруизм, а заинтересованность, которая и была его основным мотивом. По мере того как авторитет короны возрастал, препятствие, которое представляли собой права подданных, можно было устранять с их согласия, то есть на законных основаниях. Таков был один из путей, которым сословные представительства способствовали усилению монархии, а не ее ослаблению. С ними государь торговался о налогах, договаривался об изменениях в законодательстве. В свою очередь, представительства были готовы защищать его новые права от старых противников. Начиная с Буржской прагматической санкции Карла VII и заканчивая Актом о супрематии Генриха VIII, корпоративные и представительные органы были самой твердой опорой абсолютной власти.

Власти абсолютной — но не деспотической. Иногда государи действительно наступали на права своего народа, после чего подданные с негодованием называли их деспотами. До конца XVIII века, когда группа «просвещенных» интеллектуалов обнаружила неиспользованные возможности данной концепции, слово «деспот» оставалось ругательством. Этот факт трудно заметить, поскольку общепринятым является мнение, что государи XVIII столетия будто бы награждались титулом «просвещенные деспоты». Однако монархи раннего Нового времени отнюдь не желали бы заслужить такую характеристику.

БОДЕН И ТЕОРИЯ АБСОЛЮТИЗМА?

В 1570–х годах в сочинении «Шесть книг о республике» Воден начал активно использовать слово «суверенитет», определив это понятие как абсолютную и необоримую власть. Для его галльской логики была неприемлема ситуация, при которой решения верховной власти могли оспариваться. Воден считается мыслителем, обозначившим переломный момент в развитии теории «абсолютизма». Ему приписывают развенчание средневековой концепции «смешанной» конституции и ее замену на теорию «абсолютизма». В основе первой находилось представление о власти, разделенной между

подданными и королем и об их взаимных обязательствах, в основе второй — представление о власти монополизированной и о королевской автократии. Осознание того, что закон может быть предписан законодателем, а не только сохранен в обычае, было, безусловно, связано с развитием «абсолютистских» тенденций. Исходил ли закон от народа или от короля? Мы знаем, что здесь возникал вопрос о фундаментальном принципе, о том, было ли правление конституционным или абсолютным.¹

Историки политических учений имели склонность заострять внимание на оригинальных деталях работы Бодена и пренебрегать содержащимися в ней противоречиями. Суверен творит закон: следовательно, он не обязан его исполнять (legibus solutus),

поскольку верховная власть не может подчиняться сама себе. Но его власть не является произвольной и беззаконной: это было бы противоречием в определении. Суверен подчиняется законам Бога и природы. Кроме того, он не может изменить основополагающие законы, составляющие конституцию страны, например, закон о престолонаследии. Наконец, он должен уважать имущественные права своих подданных и не смеет облагать их налогом без их согласия. Таким способом Воден показывает, что описанный им государь — не деспот.²