Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

Уверенный, что с луком не совладает никто, Одиссей покинул состязание и вышел во двор, где свинопас разговаривал с пастухом, человеком не менее надежным, чем он сам. Этим двоим Одиссей, нуждавшийся в соратниках, признался, кто он, и в доказательство показал шрам на ноге, который в свое время оба видели не раз. Узнав царя, они залились слезами радости, но Одиссей поспешно их утихомирил. «Будет вздыхать вам и плакать… / <…> Ты же, Евмей богоравный, мой лук понесешь через залу, / Прямо ко мне подойдешь и отдашь мне. А женщинам скажешь, / Пусть они тотчас запрут все двери от комнат служанок. / <…> Ты ж на воротах двора, Филоитий божественный, крепкий / Засов задвинешь, веревкой его закрепивши немедля»[260]

. Одиссей направился обратно в зал, пастух со свинопасом — за ним. Когда они вошли, последний из состязавшихся женихов как раз провалил свою попытку. «Дайте, однакоже, гладкий мне лук, чтобы мог испытать я / Руки и силу мою, чтобы мог я увидеть, жива ли / Сила, какою когда-то полны были гибкие члены, / Или ее уж во мне погубили нужда и скитанья», — попросил Одиссей. По толпе женихов прокатился возмущенный ропот. Негоже какому-то нищему чужеземцу касаться царского лука, кричали они. Но Телемах заявил сурово, что решать, кому касаться отцовского оружия, а кому нет, будет только он, и велел Евмею подать лук старцу.

Все напряженно смотрели, как он берет лук в руки и оглядывает со всех сторон. Без всякого усилия, словно искусный музыкант, закрепляющий струну на колке лиры, Одиссей согнул лук и натянул на нем тетиву. А потом взял стрелу, приложил к луку и, не вставая с табурета, пронзил ею все двенадцать отверстий. Через мгновение он одним прыжком оказался у двери. Телемах встал плечом к плечу с отцом. «Ну наконец-то!» — грозно воскликнул Одиссей и снова выпустил стрелу. Она ударила точно в цель — один из женихов замертво рухнул на пол. Прочие вскочили в ужасе. Оружие! Где? В зале ни меча, ни щита, ни копья. Стрелы тем временем свистели беспрерывно, и каждая сражала кого-то из толпы. Телемах стоял на страже в дверях, оттесняя длинным копьем от выхода всех, кто рвался наружу, надеясь спастись бегством или напасть на Одиссея со спины. Пока нечестивцы держались кучей, разделываться с ними было легко, лишь бы хватало стрел. Женихи падали, не имея возможности отбиться. Но и опустевший царский колчан преимущества им не обеспечил, потому что Афина, явившаяся принять участие в великой битве, отклоняла все направленные на Одиссея удары. Его блестящее копье меж тем не знало промаха: тут и там раздавался страшный треск раздробленных черепов, пол заливали потоки крови.

В конце концов от всей бесчинствующей наглой толпы остались лишь двое — прислуживавшие женихам песнопевец и жрец-жертвогадатель. Оба умоляли о пощаде, но жрец, хоть и кинулся Одиссею в ноги, разжалобить его не сумел. Меч героя снес ему голову на полуслове. Музыканту-сказителю повезло больше: Одиссей не смог поднять руку на человека, получившего свой прекрасный дар от самих богов, и оставил его дальше радовать людей своим искусством.

Битва, вернее, побоище, закончилась. Старую кормилицу Евриклею и остальных служанок позвали отмывать зал и наводить повсюду порядок. Рыдая от радости, они обступили вернувшегося хозяина, и у Одиссея сладко защемило сердце от их приветствий. Он с трудом сдерживал слезы. Справившись с волнением, женщины принялись за работу, а Евриклея поднялась в опочивальню к хозяйке и позвала, встав у кровати: «Милая дочка моя Пенелопа, проснись … / Здесь твой супруг Одиссей, домой он вернулся, хоть поздно, / Всех перебил женихов, вносивших в ваш дом разоренье…» Пенелопа рассерженно ответила ей: «Боги тебе помутили рассудок! / <…> Если б другая какая из женщин моих прибежала / С вестью такою ко мне и меня бы от сна разбудила, / Я бы ее отругала и тотчас велела убраться / Снова в обеденный зал. Тебя твоя старость спасает!» Но Евриклея не отступала: «Муж твой вблизи очага здесь находится, ты же не веришь, / Что он вернулся домой. Как твое недоверчиво сердце! / Ну, тогда я тебе сообщу достовернейший признак, — / Белым клыком кабана ему в ногу рубец нанесенный. / Я тот рубец увидала, как мыла его…» Пенелопа, все еще не в силах поверить, опрометью ринулась в зал, чтобы удостовериться в услышанном.