Мифология Петербурга: Очерки.

Популярность пушкинской выходки и его ответа дряхлеющему любовнику в Петербурге была столь велика, что это оставило свой след и в легенде, отнесенной фольклором в более ранний, послелицейский, холостой период жизни поэта. Будто бы после скандала в театре юного поэта вызвал к себе обер-полицмейстер Горголи. «Ты ссоришься, Пушкин, кричишь», – выговаривал поэту обер-полицмейстер. На что Пушкин будто бы ответил: «Я дал бы и пощечину, но поостерегся, чтобы актеры не приняли это за аплодисменты».

Одним из самых модных в художественных и просвещенных кругах Петербурга того времени считался салон Оленина в собственном его доме на набережной реки Фонтанки, 101 (по нумерации пушкинского Петербурга – 125). Желанными гостями здесь постоянно были Пушкин и Крылов, Гнедич и Кипренский, Грибоедов и братья Брюлловы, Батюшков, Стасов, Мартос, Федор Толстой и многие другие. Значение Оленинского кружка очень скоро переросло значение дружеских собраний с танцами, играми и непременными обедами. Здесь рождались идеи, возникали проекты, создавалось общественное мнение. Это был культурный центр, в котором исподволь формирешался наступивший XIX век, названный впоследствии «золотым веком» русской культуры, веком Пушкина и декабристов, «Могучей кучки» и передвижных выставок, веком Достоевского и Льва Толстого.

В то же время о хозяине этого гостеприимного дома президенте Академии художеств, первом директоре Публичной библиотеки, историке, археологе и художнике Алексее Николаевиче Оленине в Петербурге ходили самые невероятные легенды. Будто бы этот «друг наук и искусств» до восемнадцати лет был совершенным невеждой. Будто бы именно с него Фонвизин написал образ знаменитого Митрофанушки, а с его матери – образ Простаковой. И только дядя Оленина сумел якобы заметить у мальчика способности. Он забрал Алексея у матери и дал ему блестящее образование. По другой версии, на Оленина произвела сильное впечатление виденная им в молодости комедия «Недоросль». Именно она будто бы заставила его «бросить голубятничество и страсть к бездельничанью» и приняться за учение.

Между тем известно, что Оленин получил неплохое домашнее образование, которое продолжил в привилегированном Пажеском корпусе. В семнадцатилетнем возрасте за успехи в учебе Оленин был направлен для совершенствования в Германию, где успешно занимался языками, рисованием, гравировальным искусством и литературой.

Во время одного из посещений дома № 125 по Фонтанке, согласно легенде, Пушкин встретился с Анной Керн, поразившей его юное воображение. Современные архивные разыскания утверждают, что встреча эта произошла не в доме № 125, а в соседнем № 123, также принадлежавшем в те времена Оленину. Правда, в нем хозяева проживали только до 1819 года, в то время как встреча молодого Пушкина с красавицей Анной Керн датируется январем – февралем 1819 года. Строго говоря, серьезного, а тем более принципиального значения эта несущественная биографическая путаница не имеет. Однако кружок Оленина приобрел в Петербурге такую известность, что фольклорная традиция только с ним, а значит и с домом, где проходили собрания кружка, связывала все наиболее существенные события биографий своих любимцев. Ведь стихи «Я помню чудное мгновенье», навеянные воспоминаниями об этой мимолетной встрече, были широко известны и любимы.

Надо сказать, что темпераментный, с горячей африканской кровью, юный поэт в своих любовных похождениях не всегда был разборчив. Предание сохранило имена некоторых дам столичного полусвета, около которых увивался Пушкин. Среди них были некие Штейнгель и Ольга Массой. Об одной из них, которую Тургенев в переписке откровенно назвал блядью, тем не менее рассказывали с некоторой долей своеобразной признательности. Она-де однажды отказалась впустить Пушкина к себе, «чтобы не заразить его своей болезнью», отчего молодой Пушкин, дожидаясь в дождь у входных дверей, пока его впустят к этой жрице любви, всего лишь простудился.

Истинных друзей любвеобильного поэта такие истории искренне беспокоили, тем более, что, по мнению многих, они мешали его систематической литературной деятельности. Да и сам он порою тяготился своей «свободой», предпринимая попытки остепениться и создать семью.