Мифология Петербурга: Очерки.

Сегодняшнее возрождение ресторанного дела в Петербурге, заметное увеличение его роли в общественной жизни города вселяет надежду на появление новых легенд и мифов, пословиц и поговорок, частушек и анекдотов, связанных с жизнью петербургских кафе и ресторанов. Главное, с одной стороны, «Выйти на орбиту», как говорили жители Петроградской стороны, направляясь в кафе «Орбита» на Большом проспекте; с другой – «Не лезть в бутылку», то есть не буянить, не безобразничать и не скандалить, чтобы ненароком не попасть в тюрьму. О происхождении этой поговорки уже говорилось.

Впрочем, к нашим петербургским ресторанам это уже, надо полагать, не имеет никакого отношения…

Октябрьская революция в зеркале петербургского городского фольклора

Известно, что отечественная историография всегда страдала двумя неизлечимыми пороками – лживостью и лицемерием. Рецидивы лицемерия приводили к недосказанности, исполненной в лучших традициях ханжеской морали: «говорить правду, только правду, но не всю правду»; обострение же лжи вело просто к искажению или извращению фактов. Особенно это коснулось одного из самых трагических периодов российской истории – 1917 года. Пройдя сквозь такие драматические испытания, как крушение освященного вековыми традициями государственного строя, раскол общества на два непримиримых лагеря и утрату религиозно-нравственных ориентиров, большевистская Россия приступила к созданию новой идеологии – квазиевангелия, смысл которого сводился к простейшим формулам: «Кто не с нами, тот против нас» и «Мир хижинам, война дворцам». Основной задачей советской историографии стала максимально возможная героизация и романтизация известных событий. В такой интерпретации дикий бунт легко превращался в цивилизованную революцию, бессудные расправы возводились в степень революционного правосудия, грабежи назывались экспроприацией и т. д. и т. д. Понятно, что для выполнения такой сверхзадачи обойтись без так называемой «фигуры умолчания» и откровенной лжи было просто невозможно. В итоге появился пресловутый «Краткий курс», который, несмотря на его изучение на всех этапах всеобуча от начальной школы до политкружков, не мог удовлетворить пытливого интереса слушателей к октябрьскому перевороту.

Между тем альтернатива «Краткому курсу» всегда существовала. Из уст в уста передавались интригующие легенды, рассказывались рискованные анекдоты, сочинялись хлесткие частушки. Фольклор создавал свою параллельную историю, которая, вовсе не претендуя на истину в последней инстанции, в одном случае просто заполняла вакуум в информационном поле, в другом – пыталась выправить искривленное пространство этого поля. В любом случае – и сегодня это стало особенно очевидным – официальная история должна быть признательна фольклору за такую неблагодарную работу.

С началом Первой мировой войны в фольклоре появляются штрихи, не известные ранее. Он фиксирует отрицательное отношение российской провинции к столице. Еще совсем недавно такой притягательный и желанный, Петербург становится пугающе опасным и немилосердно жестоким. Это и понятно. Война отняла у крестьянских наделов хозяина и работника, у крестьянской семьи – кормильца, у невест – женихов. Все это в массовом сознании ассоциировалось со столицей.

Распроклятая машинаДружка в Питер утащила.Она свистнула, пошла,Расцеловаться не дала.

* * *

Машина – черные вагоны,Супротивница моя.

Приятку в Питер утащила,Мне проститься не дала.

* * *

Помолись милашка БогуНа Исаковский собор.Не возьмут меня в солдаты –

Мы поженимся с тобой.

* * *

Петроградская машинушкаИдет некрытаяЗамиленочка с позицииВезут убитого.

О Питере, который в трудные времена всегда давал крестьянам работу и на протяжении двухсот лет был испытанным и надежным рынком сбыта крестьянской продукции, заговорили как о нахлебнике и иждивенце: «Стоит Питер на болоте, ржи никто в нем не молотит». Обидные и несправедливые обвинения сыпались как из рога изобилия: «На болоте, где хлеба не молотят, а белее нашего едят».

Действительно, стихийные массовые уличные беспорядки в февральские дни 1917 года начались с бесконечных очередей у булочных. Правда, острие стихийного гнева питерского пролетариата не было направлено в сторону деревни, кровная связь с которой была в то время еще достаточно прочной. Фольклор не сохранил свидетельств ненависти города к деревне. Счеты сводили с истинными виновниками народных бедствий:

Царь НиколашкаВином торговал,Гришка РаспутинС царицей гулял.

* * *