Мифозои. История и биология мифических животных

Ламии, независимо от того, были они эмпусами или нет, изучены несколько лучше последних. Известны упоминания о Ламии, дочери Посейдона, — о ней пишет, например, Павсаний. Географ не сообщает о своей героине ничего порочащего, о ее уродствах или звериной сущности умалчивает. Напротив, по его словам, она вступила в связь с Зевсом, а мы знаем, что царь богов был эстетом и выбирал для своих любовных утех самых красивых женщин, нимф и богинь. От этой связи родилась некая Сивилла, которая «из женщин… первой стала петь свои предсказания». Произошло это, как пишет Павсаний, «в самые древние времена»^{220}, задолго до Троянской войны. Поскольку Сивилла, дочь Ламии, проживала в Ливии, можно предположить, что и сама Ламия обитала там же.

В схолиях к Аполлонию вскользь упоминаются две Ламии — ливийская и дочь Посейдона (судя по тексту Павсания, это могло быть одно и то же лицо). В схолиях к Аристофану упоминается Ламия — дочь неких Бела и Ливии, которая похищала и губила чужих детей.

Но независимо от того, жила ли возлюбленная Зевса в Ливии и была ли она дочерью Посейдона, судьба красавицы оказалась незавидной. Гераклит пишет: «Рассказывают, что, когда Зевс с ней соединился, Гера превратила ее в зверя и что когда она безумствует, то вынимает глаза и кладет их в чашку, питается мясом и ест людей». Правда, Гераклит был человеком с атеистической жилкой и поверить в превращение красавицы в зверя не мог. Он предложил свою версию происходящего (имея в виду, что Зевс и Гера тоже были царями, а не богами): «Было же, наверное, так. Так как Ламия была хороша собой, то царивший Зевс с ней соединился, а Гера, похитив ее, вырвала у нее глаза и забросила их в горы. Вследствие этого Ламия жила, бедствуя и нигде не находя помощи. Поэтому, когда она скиталась в одиночестве, немытая и неухоженная, можно было принять ее за зверя»^{221}

.

Диодор Сицилийский тоже сообщает вполне материалистическую версию о Ламии, жившей в Ливии. Он считает, что это была царица, отличавшаяся исключительной жестокостью, отчего лицо ее приобрело звериные черты. Поскольку собственные ее дети умерли, то она, завидуя другим матерям, приказала отнимать у них младенцев и убивать их…

Но что бы ни думали по поводу Ламии (или ламий) материалистически настроенные философы, простые гречанки и римлянки, равно как и их дети, смертельно боялись страшного оборотня, который проникал в дома, чтобы воровать младенцев и пить их кровь.

Подробных описаний ламии не сохранилось. Гораций упоминает, что она ест детей. Аристофан, тоже вскользь, упоминает, что у ламии «грязь меж ногами»^{222}

. Мифограф Антонин Либерал[85] в «Метаморфозах» описывает ламию как «чудовище огромной величины». Правда, из его текста непонятно, была ли это та самая дочь Посейдона, которая пострадала от ревности Геры, — ламия Антонина обитала у подножия горы Парнас и носила имя Сибарида. «Это чудовище каждый день совершало вылазки и похищало с полей людей и домашний скот». Окрестные жители, не в силах избавиться от хищницы, обратились за помощью к оракулу и выяснили, что умилостивить ламию можно, пожертвовав ей юношу «из числа граждан». Почему ламия в своих гастрономических пристрастиях придерживалась сословных предрассудков, неизвестно. Но люди решили не рисковать и выполнили все в точности: они провели жеребьевку, и на смерть был обречен юноша Алкионей, единственный сын своих родителей, отличавшийся замечательной красотой. Это обстоятельство и спасло несчастного. Когда красавца вели к пещере, где обитала ламия, его увидел некто Еврибат, немедленно воспылавший страстью к юноше. Он решил, «что будет чудовищным, если он не отобьет юношу силой, а позволит ему погибнуть жалкой смертью». Еврибат сорвал с Алкионея жертвенные венки и, возложив их себе на голову, сам отправился в пещеру. Там он схватил ламию Сибариду, вынес ее наружу и сбросил со скалы. Интересно, что сделал он это без особых проблем и даже, видимо, без применения оружия. Что же касается местных жителей, то они не только избавились от чудовища, но и приобрели источник пресной воды: когда Еврибат нес хищницу к обрыву, она ударилась головой о выступ скалы, «получила рану и сделалась невидимой, а из этой скалы забил источник, который местные жители называют Сибаридой»^{223}.