Мифы

Источники, использованные автором в процессе работы, указываются (тогда, когда это возможно) в комментариях к фабулам. Их круг весьма широк, и не следует думать, что все названные в комментариях книги использовались непосредственно: посредниками в передаче информации могли служить и «трагедумены», о которых еще будет говориться подробнее, и книги типа «эпического кикла», включавшие как пересказы поэм, так и цитаты из них, и сборники катастеризмов и метаморфоз, и каталоги «открытий».

Литературно-исторический контекст

Работа греческих ученых, писавших ставшие источниками Гигина книги, являлась (хотя бы отчасти) составляющей того же периода возрождения греческой литературы и образованности при Антонинах, которому мы обязаны, в частности, воссоздающими целостный и детализированный образ эллинской культуры трудами Плутарха и Павсания. Что касается мифографической литературы в узком смысле слова, то в это же время создается, вероятно, сборник Антонина Либерала, приобретают окончательную форму «Библиотека» Аполлодора и «Катастеризмы» Лжеэратосфена, т. е. возникают основные дошедшие полностью книги, представляющие ныне древнюю мифографию[31].

История мифографии насчитывала к этому времени тысячу лет. Первой зарегистрированной попыткой собрать и упорядочить мифы, первым «мифографическим» жанром является генеалогический эпос Гесиода, чья «Теогония» вместе с «Каталогом женщин» и «Большими Эоями» возникли, возможно, как запись устной генеалогической традиции. Последователями Гесиода, эпиками-генеалогами VII—VI веков были Асий Самосский, Кинефон Лаконский и автор «Навпактики». В V веке на опыт генеалогической поэзии опирались Ферекид Афинский и Гелланик, проза которых составила классический период генеалогической (и вообще греческой) мифографии. Их последователями были Симонид Кеосский-младший, Анаксимандр Милетский-младший и Дамаст Сигейский. В эллинистический период собственно генеалогическая мифография отступает на второй план, уступая место другим многочисленным видам мифографической литературы — хорографии, каталогам и тематическим сборникам, гомеровским комментариям, мифологическому роману. «Библиотека» Аполлодора соединяет возрождаемые принципы Ферекида и Гелланика с традициями «эпического кикла» (книга с таким названием принадлежала Дионисию Самосскому), т. е. прозаического резюме героических поэм, и синтезирует, таким образом, обе ветви греческого эпоса — героическую и дидактическую, Гомера и Гесиода.

Мифологическая генеалогия была стержнем развития мифографии в Греции. «Фабульная» мифография возникла поздно, не ранее эллинистического времени, а возникнув, служила для составления тематических сборников, чему примером «Любовные истории» Парфения и неоднократно упоминавшиеся Антонин Либерал и Лжеэратосфен[32]

. Неизвестно, был ли автор греческого оригинала Гигина первым, решившим охватить собранием фабул всю мифологическую систему; однако сведений о его предшественниках не имеется. Напротив, в поздней латинской мифографии эта форма, как уже отмечалось выше, не без влияния Гигина стала общепринятой. Рассмотрение трех историко-литературных аспектов этой формы помогает уяснить ее место в греческой литературе: это соотношение фабулы и басни, фабулы и трагедии, фабулы и каталога.

Фабула и басня

Из многочисленных значений греческого слова μῦθος и латинского fabula (с древности воспринимавшихся как корреляты) как термины закрепились два:

миф, т. е. рассказ о богах или героях, и басня, т. е. вполне определенный жанр фольклора, литературная обработка которого связывается обычно с именем Эзопа[33]

. Его имя иногда и добавляли по-гречески, чтобы отличить собственно «басню» от «мифа», говоря μῦθος τοῦ Αἰσώπου, букв. миф Эзопа, и вполне сознавая возможность путаницы или каламбура[34]. Эзоповские басни так же объединялись в сборники, как и фабулы мифологического содержания, и называть и те и другие сборники естественнее всего было одним и тем же словом μῦθοι; неизвестно в точности, так ли называлась греческая книга, переведенная Гигином, но во всяком случае латинский читатель мог, взглянув на название Fabulae, решить, что перед ним один из сборников басен; плохо отличая миф от басни, один из читателей и вставил в рукопись басню о Заботе (220)[35].