Читаем Мифы Чернобыля полностью

Народ начал активно смотреть телевизор и читать газеты, хотя "коллективное прозрение" еще не наступило. Всем вдруг стало интересно все. Было удивительное ощущение "утра эпохи". Не знаю, было ли ощущение счастья всеобщим, но я, во всяком случае, был очень счастлив и к тому же влюблен.

В весенние школьные каникулы, я оформил в виде связного текста "структуродинамику", чем остался весьма доволен. Эта работа имела необычную судьбу: она никогда не была опубликована, но в последующие годы широко использовалась в студенческих рефератах, дипломных работах и даже диссертациях.

Я в ту весну занимался "личными делами" в основном, а в частностях — общей теорией систем, работой в школе и фантастикой. Борис Натанович Стругацкий предложил мне исследовать творчество Вячеслава Рыбакова, который тогда был известен, преимущественно сценарием к фильму "Письма мертвого человека". Его великолепные романы "Очаг на башне", "Мотылек и свеча", "Доверие", "Дерни за веревочку" были уже написаны, но не опубликованы; я получил в свое распоряжение чемодан рукописей, гордился оказанным доверием и предвкушал чудесное чтение.

Клуб любителей фантастики "Полгалактики" внезапно превратился из полузапрещенного в почти официальный, мы активно обсуждали советские политические события и западную фантастику. Если память не изменяет мне, темой заседания в апреле 1986 года был Гарри Гаррисон и, конкретно, его антивоенная "космическая опера""Билл — герой галактики".

Никаких дурных предчувствий ни у меня, ни у моих друзей не было. Мне за мою жизнь удалось удачно предсказать довольно много событий: распад СССР (с точностью до месяца), изменение характера террористической войны, кризис генерирующих мощностей и распределительных сетей и так далее. Но Чернобыльскую катастрофу я не предвидел и не предсказывал. Вообще в то время я придерживался убеждения, что атомная энергетика безопасна настолько, насколько техника вообще может быть безопасной. Я и сейчас так думаю.

Впервые о событиях на Чернобыльской АЭС я услышал по телевизору 26 или 27 апреля. Был конец недели, в тот год 26-е пришлось на субботу, мы собрались небольшой "фэновской" кампанией в Пушкине обсуждали какие-то литературные и окололитературные дела. Информация об аварии на Чернобыльской атомной электростанции не привлекла моего внимания, тем более что сообщение закончилось фразой, которую я перевел с "телевизионного языка" на "физический", как "реактор заглушен". Я отметил, что политика гласности действительно работает: у нас начали сообщать об авариях в реальном времени, а не постфактум — по традиционной советской схеме — "город стал еще краше", — и выбросил Чернобыльскую АЭС из головы.

В середине следующей недели наши СМИ начали вяло переругиваться с западной прессой, которая "раздувала слухи об атомной катастрофе в Чернобыле". Американцы и европейцы начали срочно эвакуироваться из Украины и Белоруссии. Помню, в газетах писали, что американская делегация школьников, отправленная из Киева домой, получила прямо на аэродроме черные футболки с "атомным грибом" и текстом: "Я пережил Чернобыльскую катастрофу". Газеты возмущались, я пожимал плечами — у страха глаза велики: погибли 2 человека, следовательно, событие действительно можно назвать катастрофой, но детей-то зачем пугать?

Потом пришли официальные протесты со стороны Швеции. Советские СМИ "реагировали" все более вяло и неуверенно, появились задержки в публикациях. К этому времени в моем распоряжении уже была схема социологического анализа по публикациям официальной прессы. Позже выяснилось, что схема пригодна только для тоталитарных государств.


Реплика (эксперт, 35 лет):

— Такую схему легко было составить, например на материалах кризиса с южнокорейским "Боингом"1983 года, и до середины 1990-х она неплохо работала. Ее использование давало четкую оценку: в Чернобыле действительно произошло что-то совершенно экстраординарное.


Докладчик (физик, 45 лет):

— К середине мая я уже понимал, что речь идет о "ядерной аварии" немыслимого масштаба. Я, правда, совершенно не представлял, что нужно сделать, чтобы получить радиоактивное "пятно", захватывающее Украину, Белоруссию, часть России, повышающую "фон" в Швеции и Франции. Замечу здесь, что в Ленинграде с его гранитными набережными, циклотроном, Сосновым Бором и другими местами дислокации радиоактивных материалов существенного "скачка" фона не было.

Постепенно пошли осмысленные публикации о произошедшем и происходящем. Стало понятно, что произошел тепловой взрыв реактора с выбросом огромной массы излучающего материала наружу.


Экран.

Из доклада клуба "Полгалактики".

Предвидения и пророчества. 1984 год

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы без грифа

Похожие книги

Сталин и репрессии 1920-х – 1930-х гг.
Сталин и репрессии 1920-х – 1930-х гг.

Накануне советско-финляндской войны И.В. Сталин в беседе с послом СССР в Швеции A. M. Коллонтай отметил: «Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны, прежде всего, за рубежом, да и в нашей стране тоже… И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний». Сталина постоянно пытаются убить вновь и вновь, выдумывая всевозможные порочащие его имя и дела мифы, а то и просто грязные фальсификации. Но сколько бы противники Сталина не стремились превратить количество своей лжи и клеветы в качество, у них ничего не получится. Этот поистине выдающийся деятель никогда не будет вычеркнут из истории. Автор уникального пятитомного проекта военный историк А.Б. Мартиросян взял на себя труд развеять 200 наиболее ходовых мифов антисталинианы, разоблачить ряд «документальных» фальшивок. Вторая книга проекта- «Сталин и репрессии 1920-х-1930-х годов».

Арсен Беникович Мартиросян

Публицистика
Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века